Джон Донн - Стихотворения и поэмы

Как буря, берег окатив, смела
С песка размётанной листвы узор, —
Так смерть с усопшей смыла смертный сор.
В Китае, глиняный зарыв сосуд,
Фарфор через столетье достают;
Так эта плоть – сияющий покров
Из яхонтов, сапфиров, жемчугов —
В могильном тигле претворится в ту
Всезаключающую красоту,
Из коей, этот мир спалив, Господь
Создаст нетленную, иную плоть.
Урон с прибытком часто заодно;
Смерть поражает наше тело, но
Из поражения того душа
Выходит чище, боле не греша.
Лишь праведники в правоте своей
Не знают смерти; гроб для них – трофей.
Вот так она две смерти погребла
В одной, отныне чуждая для зла;
Пусть грех подъемлет дерзкое копье —
Несокрушима девственность ее.
Как, помнится, печалилась она
Не от греха – от малого пятна
На снежной белизне. Ведь, говорят,
Зерцало треснет, если капнет яд.
Она грешила, мнилось, лишь затем,
Чтоб не прослыть безгрешною совсем.
Казался ложью ей любой излом
Правдивости; в ее глазах грехом
Бывало то, что лишь когда-нибудь
Могло бы вывести на грешный путь.
Быстрей, чем огнекрылый херувим,
В тот дом, пред коим наши домы – дым,
Ее душа, смирением светла,
По лестнице своих же слез взошла.
Не стану толковать, как хороша
Для неба будет милая душа,
Скажу, как хороша была для нас
Она, опровергая каждый час
Ту ересь, что давно пора забыть:
Мол, женщина не может другом быть.
Поведаю о леди столь святой —
Поверят ли, что речь о молодой?
О свет, исторгнутый из нашей тьмы!
Да возликует Смерть, а с нею – мы.

О Смерть, перед всесильностью твоей
От дерзких отрекаюсь я речей:
Сомненья все отринул я как ересь,
В могуществе твоем навек уверясь.
Растенья, люди, звери, целый мир —
Для ненасытной Смерти вечный пир.
Войной, чумой ли скошенная паства —
Для хищной пасти лакомое яство.
То вдруг, пресытясь, всех она не жрет,
А только самых лучших тащит в рот,
То, вырвавши друзей из жизни нашей,
Нас оставляет гнить кровавой кашей.
И мало ей земли! Сквозь толщу вод
В обитель чинных рыб ей ведом вход:
Когда б не Смерть, то, расплодившись, рыбы
Собою море запрудить могли бы.
И в небесах ее сухая длань
Сжимает птицам певчую гортань:
Когда бы вечно пел нам хор пернатый,
Средь ангелов явился б чин десятый.
Смерть не рожденная! Откуда ты
Пришла в наш мир, исчадье пустоты?
Падут цари, и твой конец настанет,
Но перед тем Антихрист в бездну канет.
Глупец, как мог тебя Ничем я счесть,
Когда во Всем лишь ты одна и есть?
Вся наша жизнь, хотенья и старанья —
Лишь разные ступени умиранья,
Лишь выдохов и вдохов круговерть,
Ведь мы не смертны, нет, мы сами – смерть!
Хоть ловчим соколом ты служишь Богу
И дичь должна сносить к Его чертогу,
Но щедро тешит Он твой хищный нрав,
Себе лишь часть добычи отобрав.
И та, кого у нас отобрала ты,
Им будет избрана. Ее палаты
Впрямь высоки: не совладав с душой,
Ты в гневе нижний разнесла покой,
Но попусту. Ее душа и тело —
Монарх и двор: ты их разъять хотела,
Дворцы ж порой и без владык своих
Несокрушимы, как тела святых.
Ты вклинилась промеж душой и телом,
Как грех меж праведником ослабелым
И благодатью, – лишь на краткий час.
Ее душа, что унеслась от нас,
Для тела путь расчистит к лучшей доле:
Ведь там тела – как души в сей юдоли.
О Смерть, иль ты не знала, что она
Несчетных добродетелей полна?
Что больше их, чем лет покойной было?
Поспешностью все дело ты сгубила!
Краса и ум хоть раз бы до греха
Могли довесть (уловка неплоха),
А к старости – иные прегрешенья
Пошли бы в ход, тебе на утешенье:
Не скупость, так тщеславье, дай лишь срок,
Иль суеверье, набожных порок;
Останься же она чиста, как ныне, —
Отсюда как не проистечь гордыне?
Пусть не сама – уж кто-нибудь иной,
О ней помыслив дурно, грех двойной
Свершил бы, за любовь приняв участье,
Иль дружбу – за постыдное пристрастье,
Иль честь ее задумав испытать,
Иль тайно вожделея к ней, – как знать?

Вот сколько упустила ты трофеев,
Расправу с ней до времени затеяв!
Но есть еще оружье у тебя,
О Смерть: немало душ, о ней скорбя,
В унынье могут впасть. Но слезы наши
Отчаянья не переполнят чаши:
Пусть разомкнулась цепь, но ни одно
Друзьями не утрачено звено.

Речь, ты бессильна облегчить нам муки:
Скорбь не владеет словом. Если б звуки
Из глаз текли, как слезы, – сей поток
Избытку горя дать бы выход смог.
А чем безмолвней сердце, тем больнее
Его печаль; так худшие злодеи
В суде всех тише: им мертвит уста
Отчаянья глухого немота.
О Скорбь, царица пятой из империй,
Зачем, двойной карая нас потерей,
Сразила ты царицу всех сердец —
Затем ли, чтоб пополнить свой венец?
Ты, как потопа гибельная сила,
И близких, и далеких захватила.
Но прежде завладев ее душой,
Зачем, о Скорбь, сровняла ты с землей
Ее обитель? Кабы в ней жила ты,
Всяк был бы счастлив на твои палаты
Взглянуть, на дивный свет ее очей:
И впрямь рождался день от их лучей.
Она сияла, как сапфир прозрачный, —
Ты ж глину предпочла и камень мрачный.
Она была хрупка и все ж тверда,
Но и кристаллы бьются иногда.
Ты просчиталась, Скорбь: с ее кончиной
Мы все из-под руки твоей бесчинной
Прочь ускользнем, мятежные рабы,
Своей нимало не кляня судьбы.
Умрем ли с горя – нам того и надо:
Жизнь без нее – невелика отрада.
Останемся ли жить – о ней тоска
Нам пуще прежней радости сладка.
Она для нас являла воплощенье
Всех добродетелей без исключенья.
Ее душа была как райский сад,
Где Милосердье – верный страж у врат,
Куда не вхож порок; лишь смерть сумела
Пробраться к древу и докончить дело.
Должно быть, Бог забрал ее с земли,
Чтоб возлюбить ее мы не смогли
Превыше Неба, – и о нас радея,
Он наши помыслы возвысил с нею,
А не забрал бы – праведников строй
Еще одной пополнился б святой.
В ее груди, как куст неопалимый,
Пылало сердце верой негасимой,
И набожности путь являя нам,
Шла в праздник не на пир она, но в храм,
Душой пиры иные предвкушая
И светлый праздник без конца и края.
Теперь, на небеса вознесена,
Она верховным ангелам равна,
А тело здесь оставлено, чтоб ныне
Ее бессмертной не сочли богиней:
Красы и добродетели такой
Язычникам хватило бы с лихвой.
Земля, что тянет к ней свой зев голодный,
Лемнийской глиной станет благородной,
Гроб вечным древом прорастет над ней,
Хранящим клад заветный меж корней,
А мы разделим горе по кусочку,
Его снести не в силах в одиночку.