Джон Донн - Стихотворения и поэмы

И все ж укрась мизинец мой,
С ее большого пальца дар благой!
Живи со мной, ведь та, что свой обет разбить
смогла,
Уж верно, и тебя б не сберегла.

Хотел бы дух любовника призвать я,
Что до рожденья Купидона жил.
Знавал ли он столь низкое занятье:
Вздыхать о той, которой он не мил?
А нынче мы – ни шагу от завета
Божка жестокого: сему примета,
Что сам люблю я без ответа.

Для этого ль мальчишку обучали?
Его заботой было – распознать
Двух душ взаимный пламень и вначале
Друг к дружке их умело подогнать,
Загладить и приладить: только это!
Не мог он и помыслить, чтобы где-то
Любовь осталась без ответа.

Но возгордился деспот малолетний —
В Юпитеры, как видно, метит он:
И страсть, и гнев, размолвки, письма, сплетни, —
Всем ведает отныне Купидон.
О, был бы он низвергнут, сжит со света —
Божок, чья власть столь многими воспета, —
Я не любил бы без ответа!

Но богохульствовать, пока он в силе,
Не стану, чтоб не вызвать худших бед:
Меня лишить любви он может – или
Ее принудит полюбить в ответ,
Но страсть такая – хуже пустоцвета:
Подделка, что душою не согрета!
Уж лучше пытка без ответа.

Он целый час уже влюблен
И цел еще? Не верь бедняге!
Любовью был бы он спален
Быстрей, чем хворост при хорошей тяге.
Ну кто в рассказ поверит мой,
Что год я проболел чумой?
Кто видел, в здравом находясь рассудке,
Чтоб бочка с порохом горела сутки?

Нет худшей доли, чем попасть
К любви в безжалостные руки:
Она не забирает часть
От сердца, как берут иные муки, —
Она сжирает целиком,
Как щука, нас одним глотком,
Бьет наповал и косит ряд за рядом,
Как из мортир со сдвоенным зарядом.

Не так же ль точно, посуди,
Любовь со мною расквиталась?
К тебе я сердце нес в груди,
А после нашей встречи что с ним сталось?
Будь у тебя оно – в ответ
Твое смягчилось бы. Но нет!
Любовь его по прихоти нежданной
Швырнула об пол, как сосуд стеклянный.

Но так как полностью в ничто
Ничто не может обратиться,
Осколков тысяча иль сто
В моей груди сумели разместиться.
В обломке зеркала – черты
Все те же различаешь ты;
Обломкам сердца ведомы влеченья,
Восторг и грусть… Но не любви мученья.

Я дважды дурнем был:
Когда влюбился и когда скулил
В стихах о страсти этой;
Но кто бы ум на глупость не сменил,
Надеждой подогретый?
Как опресняется вода морей,
Сквозь лабиринты проходя земные,
Так, мнил я, боль души моей
Замрет, пройдя теснины стиховые:
Расчисленная скорбь не так сильна,
Закованная в рифмы, не страшна.

Увы! к моим стихам
Певец, для услажденья милых дам,
Мотив примыслил модный —
И волю дал неистовым скорбям,
Пропев их принародно.

И без того Любви приносит стих
Печальну дань; но песня умножает
Триумф губителей моих
И мой позор тем громче возглашает.
Так я, перемудрив, попал впросак:
Был дважды дурнем – стал тройной дурак.

Амур мой погрузнел, отъел бока,
Стал неуклюж, неповоротлив он;
И я, приметив то, решил слегка
Ему урезать рацион,
Кормить его умеренностью впредь —
Неслыханная для Амура снедь!

По вздоху в день – вот вся его еда,
И то: глотай скорей и не блажи!
А если похищал он иногда
Случайный вздох у госпожи,
Я прочь вышвыривал дрянной кусок:
Он черств и станет горла поперек.

Порой из глаз моих он вымогал
Слезу, – и солона была слеза;
Но пуще я его остерегал
От лживых женских слез: глаза,
Привыкшие блуждать, а не смотреть,
Не могут плакать, разве что потеть.

Я письма с ним марал в единый дух,
А после – жег! Когда ж ее письму
Он радовался, пыжась, как индюк, —
Что пользы, я твердил ему,
За титулом, еще невесть каким,
Стоять наследником сороковым?

Когда же эту выучку прошел
И для потехи ловчей он созрел,
Как сокол, стал он голоден и зол:
С перчатки пущен, быстр и смел,
Взлетает, мчит и с лету жертву бьет!
А мне теперь – ни горя, ни забот.

Пока дышу, сиречь пред издыханьем,
Любовь, позволь, я данным завещаньем
Тебе в наследство слепоту отдам
И Аргусу – глаза, к его глазам;
Язык дам Славе, уши – интриганам,
А слезы – горьким океанам.
Любовь, ты учишь службу несть
Красе, которой слуг не перечесть,
И одарять лишь тех, кому богатства не известь.