Джон Донн - Стихотворения и поэмы

Любовь, я мыслил прежде, неподвластна
Законам естества;
А ныне вижу ясно:
Она растет и дышит, как трава.
Всю зиму клялся я, что невозможно
Любить сильней, – и, вижу, клялся ложно.
Но если этот эликсир, любовь,
Врачующий страданием страданье,
Не квинтэссенция, – но сочетанье
Всех зелий, горячащих мозг и кровь,
И он пропитан солнца ярким светом —
Любовь не может быть таким предметом
Абстрактным, как внушает нам Поэт —
Тот, у которого, по всем приметам,
Другой подруги, кроме Музы, нет.

Любовь – то созерцанье, то желанье;
Весна – ее Зенит,
Исток ее сиянья:

Так Солнце Весперу лучи дарит,
Так сок струится к почкам животворней,
Когда очнутся под землею корни.
Растет любовь, и множатся мечты.
Кругами расходясь от середины,
Как сферы Птолемеевы, едины.
Поскольку центр у них единый – ты!
Как новые налоги объявляют
Для нужд войны, а после забывают
Их отменить, – так новая весна
К любви неотвратимо добавляет
То, что зима убавить не вольна.

Остерегись любить меня теперь:
Опасен этот поворот, поверь;
Участье позднее не возместит
Растраченные мною кровь и пыл,
Мне эта радость будет выше сил,
Она не возрожденье – смерть сулит.
Итак, чтобы любовью не сгубить,
Любя, остерегись меня любить.

Остерегись и ненависти злой,
Победу торжествуя надо мной:
Мне ненависти этой не снести;
Свое завоевание храня,
Ты не должна уничтожать меня,
Чтобы себе ущерб не нанести.
Итак, коль ненавидим я тобой,
Остерегись и ненависти злой.

Но вместе – и люби, и ненавидь,
Так можно крайность крайностью смягчить;
Люби – чтоб мне счастливым умереть,
И милосердно ненавидь, любя,
Чтоб счастья гнет я дольше мог терпеть;
Подмостками я стану для тебя.
Чтоб мог я жить и мог тебе служить,
Любовь моя, люби и ненавидь.

Все короли со всей их славой,
И шут, и лорд, и воин бравый,
И даже Солнце, что ведет отсчет
Годам, – состарились на целый год
С тех пор, как мы друг друга полюбили,
Весь мир на шаг придвинулся к могиле;
Лишь нашей страсти сносу нет,
Она не знает дряхлости примет,
Ни завтра, ни вчера – ни дней, ни лет,
Слепящ, как в первый миг, ее бессмертный свет.

Любимая, не суждено нам,
Увы, быть вместе погребенным;
Я знаю: смерть в могильной тесноте
Насытит мглой глаза и уши те,
Что мы питали нежными словами,
И клятвами, и жгучими слезами;
Но наши души обретут,
Встав из гробниц своих, иной приют,
Иную жизнь – блаженнее, чем тут, —
Когда тела – во прах, ввысь души отойдут.

Да, там вкусим мы лучшей доли,
Но как и все – ничуть не боле;
Лишь здесь, друг в друге, мы цари! —
властней
Всех на земле царей и королей;
Надежна эта власть и непреложна:
Друг другу преданных предать не можно,
Двойной венец весом стократ;
Ни бремя дней, ни ревность, ни разлад
Величья нашего да не смутят,
Чтоб трижды двадцать лет нам царствовать
подряд!

Любовь моя, когда б не ты,
Я бы не вздумал просыпаться:
Легко ли отрываться
Для яви от ласкающей мечты?
Но твой приход – не пробужденье
От сна, а сбывшееся сновиденье;
Так неподдельна ты, что лишь представь
Твой образ – и его увидишь въявь.
Приди ж в мои объятья, сделай милость,
И да свершится все, что не доснилось.

Не шорохом, а блеском глаз
Я был разбужен, друг мой милый;
То – Ангел светлокрылый,
Подумал я, сиянью удивясь;
Но увидав, что ты читаешь
В моей душе и мысли проницаешь
(В чем ангелы не властны) и вольна
Сойти в мой сон, где ты царишь одна,
Уразумел я: это ты – со мною,
Безумец, кто вообразит иное!

Уверясь в близости твоей,
Опять томлюсь, ища ответа:
Уходишь? ты ли это?
Любовь слаба, коль нет отваги в ней;
Она чадит, изделье праха,
От примеси Стыда, Тщеславья, Страха.
Быть может (этой я надеждой жив),
Воспламенив мой жар и потушив,
Меня, как факел, держишь наготове?
Знай: я готов для смерти и любови.

Как жили мы, пока мы жили врозь?
Младенцами кричали в колыбели?
Резвились, как в деревне повелось?
В Пещере Семерых столетье прохрапели?
Все так и есть, все сгинуло, как сон,
И если я и был когда-то увлечен,
Был, значит, в тех, в других, твой лик
предвосхищен.

Что ж! С добрым утром – душам, ото сна
Очнувшимся бесстрашно и блаженно.
Все словно в дымке, лишь любовь видна,
И келья кажется нам целою вселенной.
Пускай плывут к неведомым мирам,
Пускай почет и славу ищут там,
Наш мир – он мой и твой – уже подвластен
нам.