Стендаль (Мари-Анри Бейль) - Любовный напиток (сборник)

В довершение несчастья муж не пошел на биржу. Мне так и не удалось хотя бы минутку поговорить с Майралем; но я была счастлива уже тем, что наконец мне удалось разослать с поручениями всех носильщиков и улучить момент, чтобы выпустить Майраля через сад. Проходя по гостиной, он разбил рукояткой кинжала большое зеркало. Он был взбешен.

Я знаю, сударь, вы будете презирать меня не менее, чем я сама себя презираю. С той самой минуты – теперь я это вижу – Майраль разлюбил меня; он решил, что я нарочно поставила его в глупое положение. Муж по-прежнему в меня влюблен; в тот день он много раз целовал и обнимал меня. Майраль, страдавший от оскорбленного самолюбия больше, чем от любви, вообразил, что я спрятала его лишь для того, чтобы сделать свидетелем этих нежностей.

Он перестал отвечать на мои письма; во время представления он не удостаивал меня теперь даже взглядом.

– Вам, наверно, надоело, сударь, слушать перечисление всех этих мерзостей. Но вот самая безобразная и самая низкая.

Неделю тому назад труппа неаполитанских наездников объявила о своем близком отъезде. В прошлый понедельник, в день святого Августина, обезумев от любви к человеку, который в течение трех недель после приключения, пережитого в моем доме, не удостаивал меня ни взглядом, ни ответом на письма, я убежала из дома лучшего из мужей. При этом, сударь, я обокрала его, я, ничего не принесшая ему в приданое, кроме неверного сердца. Я унесла с собой все подаренные им бриллианты и взяла из его кассы три или четыре свертка по пятьсот франков, так как боялась, что Майраль, продавая бриллианты, может возбудить в Бордо подозрения.

На этом месте своего рассказа донья Леонора сильно покраснела. Льевен был бледен и полон отчаяния. Каждое слово Леоноры пронзало ему сердце, и, тем не менее, в силу какого-то ужасного извращения чувств, каждое из этих слов усиливало пылавшую в его сердце любовь.

Не помня себя, он взял руку доньи Леоноры; она не отнимала ее. «Как низко с моей стороны, – говорил себе Льевен, – наслаждаться прикосновением этой руки, в то время как Леонора откровенно рассказывает мне о своей любви к другому! Она не отнимает руки исключительно из презрения или же по рассеянности, а я – самое грубое существо в мире».

– В прошлый понедельник, – продолжала Леонора, – четыре дня назад, около двух часов ночи, я имела низость усыпить мужа и привратника с помощью опия, а потом убежала. Я постучалась в дверь того самого дома, откуда мне с таким трудом удалось выбраться сегодня ночью как раз тогда, когда вы проходили мимо. Это был дом, где жил Майраль.

– Теперь ты поверишь моей любви к тебе? – спросила я, подойдя к нему.

Я была пьяна от счастья. Он же с первой минуты показался мне скорее удивленным, нежели любящим.

На следующее утро, когда я отдала ему мои бриллианты и золото, он решил покинуть труппу и бежать со мной в Испанию. Но, боже великий! Его незнание некоторых обычаев моей родины открыло мне, что он не испанец.

– Как видно, – говорила я себе, – я навсегда соединила свою судьбу с судьбой простого циркового наездника! Ну что ж, не все ли равно, если он меня любит? Я чувствую, что он властелин моей жизни. Я стану его служанкой, его верной женой. Он будет продолжать заниматься своим ремеслом. Я молода, если понадобится, я тоже научусь ездить верхом. Если к старости мы впадем в нищету, что из того? Через двадцать лет я умру от нищеты рядом с ним. Обо мне не придется сожалеть: я умру, узнав, что такое счастье!

– Какое безумие! Какая испорченность! – вскричала Леонора, прерывая свой рассказ.

– Надо признать, – сказал Льевен, – что вы умирали от скуки со своим старым мужем: ведь он держал вас взаперти. В моих глазах это во многом вас оправдывает Вам всего девятнадцать лет, а ему пятьдесят девять. Сколько женщин на моей родине пользуются уважением в обществе и не испытывают ваших благородных угрызений совести, совершая куда более серьезные проступки!

Несколько фраз в этом роде, видимо, сняли с души Леоноры тяжелое бремя.

– Сударь, – продолжала она, – я провела с Майралем три дня. По вечерам он уходил от меня в свой театр. Вчера вечером он сказал мне:

– Полиция может сделать у меня обыск, поэтому я спрячу ваши бриллианты и деньги у верного друга.

В час ночи, после того как я прождала его гораздо дольше обычного, терзаясь мыслью, что он, может быть, упал с лошади, он явился, поцеловал меня и снова вышел из комнаты. К счастью, я оставила свет, хотя он дважды запрещал мне это и хотел даже погасить ночник. Спустя долгое время – я уже спала – какой-то мужчина лег ко мне в постель, и я сразу почувствовала, что это не Майраль.