Этель Лилиан Войнич - Овод

На блещущем звездами небе, с кое-где ползущими по нем жемчужными облаками, выделялись силуэты кораблей, словно фигуры рабов, закованных в цепи и тщетно пытающихся сбросить их. Вышедший из дома человек шел по берегу нетвердыми шагами, распевая во все горло какую-то уличную английскую песню. Это был, очевидно, матрос, возвращавшийся после попойки. Артур вышел на середину дороги. Кругом не было никого. Когда он подошел ближе, моряк с ругательством оборвал свою песню и остановился.

– Мне нужно с вами поговорить, – сказал Артур по-итальянски. – Вы понимаете, что я говорю?

Человек покачал головой.

– Нет толку объясняться со мной на этом тарабарском языке, – сказал он по-английски. А затем, переходя на скверный французский язык, сердито спросил: – Что вам от меня нужно? Чего вы стали поперек дороги?

– Идите-ка сюда на минуточку. Я хочу с вами поговорить.

– Вот как! А! Нож где-нибудь при вас?

– Нет-нет, что вы! Разве вы не видите, что мне нужна ваша помощь? Я вам заплачу.

– А? Что? Да вы и одеты франтом.

Моряк снова заговорил по-английски. Он отошел в тень и прислонился к ограде монумента.

– Ну, – сказал он, принимаясь снова за свой варварский французский язык, – так что же вам нужно?

– Мне нужно выбраться отсюда.

– Вот оно что! Прячетесь! Хотите, чтобы я вас укрыл. Гляди, что-нибудь натворили. Зарезали кого-нибудь? Это похоже на здешний народ! Куда же вы собираетесь удирать? Уж верно не в полицейский участок?

Он засмеялся пьяным смехом и подмигнул глазом.

– С какого вы судна?

– С «Карлотты». Ходит из Ливорно в Буэнос-Айрес. В одну сторону перевозит масло, в другую – кожи. Вот там оно, – и матрос ткнул пальцем по направлению мола. – Никуда не годная старая рухлядь.

– Буэнос-Айрес, вы говорите? Спрячьте меня где-нибудь на вашем судне.

– А сколько дадите?

– Да не очень много. У меня всего несколько паоли…

– Нет. Меньше пятидесяти не возьму. И то дешево для такого щеголя, как вы.

– Если вам приглянулось мое платье, можете поменяться со мной. Не могу же я дать вам больше того, что у меня есть.

– У вас есть часы. Давайте-ка их.

Артур вынул дамские золотые часы с эмалью тонкой работы. На задней крышке были вырезаны инициалы «Г. Б.». Часы принадлежали его матери. Но не все ли равно ему теперь?

– А-а! – воскликнул матрос, жадно оглядывая часы. – Краденые, разумеется? Дайте посмотреть!

Артур отдернул руку.

– Нет, – сказал он. – Я отдам вам эти часы, когда мы будем на судне, не раньше.

– А за всем тем вы не так глупы, как кажетесь. И все-таки держу пари – это ваша первая проделка. Ведь так?

– Это дело мое. А! Идет дозорный.

Они присели за монумент и ожидали, пока он пройдет. Затем матрос выпрямился, велел Артуру следовать за ним и пошел вперед, глупо смеясь себе в ус. Артур молча шагал сзади. Матрос привел его обратно к маленькой площади неправильной формы, примыкавшей ко дворцу Медичи: здесь в темном углу он приостановился и произнес таинственным полушепотом, видимо предназначавшимся у него для секретных сообщений:

– Ждите тут.

– Куда вы идете?

– Раздобыть кое-какое платье. Не брать же вас с окровавленным рукавом!

Артур взглянул на рукав, разорванный решеткой окна. Несколько капель крови с поцарапанной руки попали на рукав. Очевидно, этот человек счел его за убийцу. Ну так что же? Какое ему дело, что думают о нем?..

Спустя немного матрос вернулся. Вид у него был торжествующий. Он нес под мышкой узел.

– Смените, – прошептал он, – да поторопитесь. Мне надо возвращаться на корабль.

Артур стал переодеваться. Он содрогнулся от отвращения, прикоснувшись к поношенному платью. По счастью, оно оказалось почти чистым, хотя было неуклюже и грубо. Когда он вышел на свет в новом одеянии, матрос посмотрел на него с пьяной торжественностью и важно кивнул головой в знак своего одобрения.

– Сойдет, – сказал он. – Сюда. Да не шумите.

Артур со скинутым платьем на руке пошел следом за ним по темным переулкам через лабиринт извилистых каналов.

Матрос остановился у мостика. Он посмотрел, чтобы убедиться, не заметил ли их кто-нибудь, и спустился по каменным ступенькам к узкой пристани. Под мостом покачивалась грязная лодка. Он грубовато велел Артуру прыгнуть в нее и лечь, а сам сел на весла и начал грести к гавани. Артур лежал не шевелясь на мокрых, скользких досках, под платьем, которое набросил на него матрос, и смотрел на знакомые постройки и улицы, проплывавшие мимо них.