Этель Лилиан Войнич - Овод

– Ну, дальше? – повторил еще раз Артур.

– Как! – резко выкрикнула Юлия, с треском складывая свой веер и бросая его к себе на колени. – Намерены ли вы, Артур, что-нибудь сказать, кроме этого: «Ну, дальше»?!

– Вы поступите, конечно, так, как вам будет удобно, – ответил он медленно, не шевелясь. – А как – это не важно.

– Не важно? – протянул Джемс, пораженный этим ответом.

Его жена поднялась со стула, хохоча.

– Так вот как? Это не важно, не важно! Джемс, я надеюсь, теперь вы понимаете, какой благодарности можно ожидать с его стороны. Я говорила вам, к чему приведет снисходительность к папистским авантюристкам и их отродью.

– Тише, тише! Не стоит, моя милая…

– Глупости, Джемс! Слишком много мы сентиментальничали! Какой-то незаконный ребенок, втершийся полноправным членом в нашу семью! Пора ему узнать, кто была его мать! Чего нам церемониться с сыном католического попа? Вот – читайте!

Она вынула из кармана помятый листок бумаги и швырнула его через стол Артуру. Он развернул его и узнал почерк своей матери.

Письмо было написано за четыре месяца до его рождения, как показывала дата. В нем заключалось признание, обращенное к мужу. Внизу стояли две подписи.

Артур медленно переводил глаза со строки на строку, пока не дошел до конца страницы, где после нетвердых букв, написанных рукой его матери, стояла уверенная подпись: «Лоренцо Монтанелли». Несколько минут он тупо смотрел на бумагу. Потом, не сказав ни слова, снова сложил листок и положил на стол.

Джемс встал и взял жену за руку.

– Ну, Юлия, довольно. Идите вниз, уже поздно. А мне нужно переговорить с Артуром кое о каких делах.

Когда Юлия, подобрав свой шлейф, вышла из комнаты, Джемс заботливо запер дверь и возвратился к стулу, стоявшему возле стола.

Артур сидел, как и раньше, не двигаясь и не говоря ни слова.

– Артур, – начал Джемс мягким тоном (Юлия уже не могла слышать его). – Очень жаль, что все так вышло. Вам бы не следовало этого знать. Мне приятно видеть, что вы держите себя с таким самообладанием. Юлия немного возбуждена… Женщины вообще часто… Ну, оставим это. Я не хочу быть с вами жестоким… – Он остановился, проверяя, какое впечатление произвела его снисходительная речь.

Артур оставался по-прежнему неподвижным.

– Конечно, дорогой мой, это печальная история, – продолжал Джемс после паузы, – и самое лучшее не говорить об этом. Мой отец был настолько великодушен, что не развелся с вашей матерью, когда она ему призналась в своей измене. Он только потребовал, чтобы человек, совративший ее, оставил тотчас же Италию. Как вы знаете, он отправился миссионером в Китай. Лично я был против того, чтобы вы встречались с ним, когда он вернулся обратно. Но мой отец до последнего дня допускал его заниматься вашим воспитанием, поставив единственным условием, чтобы он не пытался видеться с вашей матерью. Надо отдать им справедливость – они до конца оставались верны этому условию. Все это очень прискорбно, но…

Артур поднял голову. Жизнь окончательно исчезла с его лица. Оно стало как восковое.

– Не п-представляет-ся ли в-вам, – проговорил он мягко, странно заикаясь, – все это у-удивительно смешным?

– Смешным? – Джемс отодвинул стул от стола и смотрел на Артура, слишком ошеломленный, чтобы сердиться. – Смешным, Артур? Вы с ума сошли!

Артур вдруг закинул голову назад и разразился неистовым хохотом.

– Артур! – воскликнул почтенный судовладелец, с достоинством поднимаясь со стула. – Ваше легкомыслие меня поражает.

Ответа не было, а только следовали один за другим взрывы хохота, такого неудержимого, что даже Джемс начал сомневаться, не было ли тут чего-нибудь большего, чем простое легкомыслие.

– Совсем как истеричка, – пробормотал он и, презрительно передернув плечами, повернулся и начал нетерпеливо шагать по комнате взад и вперед. – Право, Артур, вы хуже Юлии. Перестаньте смеяться. Не могу же я дежурить здесь целую ночь!

С таким же успехом он мог бы обратиться к распятию и попросить его сойти с пьедестала. Артур был глух к увещаниям. Он все смеялся, смеялся без конца.

– Это, наконец, дико, – проговорил Джемс, перестав шагать по комнате. – Очевидно, ваши нервы слишком приподняты, чтобы вы могли быть рассудительным в эту минуту. Я не могу говорить с вами о деле, если вы будете продолжать так вести себя. Зайдите ко мне завтра после завтрака. А сейчас ложитесь-ка лучше спать. Спокойной ночи.

Он вышел, хлопнув дверью.

– Теперь истерика внизу, – бормотал он, спускаясь по лестнице тяжелыми шагами. – Там, вероятно, еще будут слезы.