Ирвин Шоу: Две недели в другом городе. Вечер в Византии

– Кто-то, – сказала Элен.

– Ты.

– Прежде, – заговорила она ласково, сдержанно, без осуждения, – в последние полчаса перед отъездом ты любил меня. Когда все чемоданы уже собраны. Ты это помнишь?

– Да, помню.

– Мне больше нравится «Эр Франс», – сказал мальчик. – Голубой – цвет скорости.

– Ты еще любишь меня? – негромко спросила Элен, подавшись вперед и заглянув мужу в глаза.

Джек посмотрел на нее. Его рассудок признавал, что она очень красива. У Элен были крупные серые глаза, высокие скулы и густые, подстриженные по-девичьи черные волосы. Но в этот миг он не любил ее. «Сейчас, – подумал Джек, – я не люблю никого. Разве что детей. Но это нечто инстинктивное. Хотя нет, не совсем инстинктивное». Из троих своих детей он любил только этих двух. Двух из троих. Вполне пристойное соотношение.

– Конечно, люблю, – ответил Джек.

Она чуть заметно улыбнулась. У нее была прелестная, доверчивая улыбка.

– Возвращайся с лучшим настроением, – попросила Элен.

Диктор по-английски и по-французски пригласил пассажиров, летящих рейсом 804 Париж – Рим, пройти таможенный досмотр. С чувством благодарности Джек оплатил счет, поцеловал детей, жену и направился к стойке.

– Желаю хорошо провести время, cheri [2] Дорогой ( фр. ). .

«Элен ухитрилась произнести это так, – подумал Джек, – словно меня ждет отпуск».

Пройдя досмотр, Джек направился по мокрому бетону к самолету. Пассажиры уже поднимались по трапу, держа в руках посадочные талоны, журналы, пальто, ручную кладь с наклейками авиакомпании.

Когда лайнер начал выруливать на взлет, Джек увидел в иллюминатор жену и детей; стоя возле ресторана, они махали руками, и их яркие пальто оживляли серый фон.

Он тоже помахал рукой, затем, откинувшись на спинку кресла, облегченно вздохнул. Все могло быть гораздо хуже, подумал Джек, когда самолет начал набирать скорость.

– Хотите чаю?

В голосе стюардессы звучала профессиональная приветливость.

– Что у вас за пирожные, моя дорогая? – спросила старушка, направляющаяся в Дамаск.

– С вишневым вареньем, – ответила стюардесса.

– Сейчас мы пролетаем над Монбланом, – раздался голос в динамике. – Справа вы можете увидеть вечные снега.

– Мне, пожалуйста, одно пирожное и бурбон со льдом, – сказала маленькая старушка.

Она сидела слева и не стала подниматься из кресла, чтобы посмотреть на вечные снега.

– Славный получится полдник, – добавила она и захихикала. На высоте двадцати пяти тысяч футов она была способна на поступок, на который никогда не решилась бы у себя дома, в Портленде, штат Орегон.

– А вы что-нибудь хотите, мистер Эндрюс?

Стюардесса улыбнулась, склонив голову в сторону Монблана.

– Нет, спасибо, – ответил Джек.

Он хотел виски, но когда маленькая старушка попросила бурбон, Джек внезапно испытал отвращение к любой пище, принимаемой в самолете.

Джек посмотрел вниз на белую вершину Монблана; она лежала среди облаков в окружении других, менее высоких пиков. Внизу медленно проплывали Альпы; вершины, отбрасывающие четкие синие тени, сменяли одна другую, а над ними висело громадное круглое солнце. Казалось, снова наступил ледниковый период.

Джек задернул шторку, откинулся назад, вернувшись мыслями к событиям, из-за которых он оказался в этом самолете. Из газет он давно знал о том, что Морис Делани находится в Риме; последние пять-шесть лет Джек не получал от него писем. Неделю назад, услышав в телефонной трубке на фоне помех голос Клары, жены Делани, звонившей из Рима, Джек удивился.

– Морис сейчас не может подойти к аппарату, – сказала Клара, когда закончился обмен первыми, ничего не значащими фразами, – он все объяснит в письме. Он просит тебя поскорее приехать сюда, Джек. Он говорит, что ты – единственный человек, способный помочь ему. Морис в отчаянии. Здешние люди доводят его до безумия. Он заставил их назначить тебе гонорар в пять тысяч долларов – это достаточно за две недели?

Джек рассмеялся.

– Почему ты смеешься?

– Не обращай внимания, Клара.

– Он очень надеется на тебя, Джек. Что мне сказать ему?

– Я сделаю все от меня зависящее, чтобы приехать. Завтра телеграфирую ответ.

На следующий день, договорившись с Моррисоном, Джек послал телеграмму в Рим.

В письме, полученном Джеком, Делани излагал свою просьбу. Джеку дело показалось незначительным; его легкость не соответствовала вознаграждению в пять тысяч долларов. Несомненно, это приглашение связано с другими, более важными причинами, подумал Джек. Однако Делани не торопился их раскрывать.