– Это еще зачем? – удивился он.
– Я думал, тебе будет интересно, – невинно произнес Делани.
– А я в этом не уверен.
Теперь Джек догадался, что за мелодию напевал Делани в машине. Это была довоенная песенка «Провожая домой мою крошку»; она исполнялась несколько раз в течение фильма, ее мелодию использовал композитор, сочинявший музыку для картины, в качестве лейтмотива, на фоне которого проходили ключевые сцены.
– Об этом позаботился рекламный отдел, – сообщил Морис. – Пусть публика увидит, что создал в молодости знаменитый режиссер, ныне работающий в Риме.
– Ты сам еще не смотрел? – Джек не отрывал взгляда от блестящей, ярко освещенной фотографии.
– Нет, – ответил Делани. – Я решил, что сидеть рядом с тобой во время сеанса – мой долг друга.
– Долг друга, – повторил Джек. – Когда ты видел фильм последний раз?
– Лет десять – пятнадцать тому назад. – Делани взглянул на часы. – Черт с ним. Этот мерзавец опять опаздывает. Не будем его ждать. Он отыщет нас после сеанса.
– Ты это о ком? – спросил Джек, следуя за Делани к кассе.
– Об одном французском журналисте, который пишет обо мне статью для парижской газеты.
Делани протянул в окошечко деньги. Он обращался с итальянскими купюрами так, словно они обжигали ему руки.
– Он назвал себя твоим другом. Его зовут Жан-Батист Деспьер.
– Да, он – мой друг, – радостно подтвердил Джек.
Он познакомился с Деспьером лет десять – двенадцать назад; когда Деспьер возвращался в Париж из своих странствий, они всегда играли в теннис. Джек знал, что присутствие Деспьера в Риме сделает эти две недели гораздо более приятными. Когда в 1949 году Джек впервые приехал в Рим, Деспьер повез его вечером на фиакре смотреть залитый лунным светом Колизей в обществе двух хорошеньких девятнадцатилетних американок; журналист заявил, что каждый человек в свой первый римский вечер должен посмотреть залитый лунным светом Колизей в обществе двух хорошеньких девятнадцатилетних американок.
– Веселый малый, правда? – сказал Делани, заходя в кинотеатр.
– Иногда. – Джек помнил случаи, когда это определение не подходило к Деспьеру.
– Скажи ему, – хрипло прошептал Делани, под грохот хроники следуя за женщиной, рассаживающей зрителей по местам, – что в Соединенных Штатах журналисты более пунктуальны.
Они сели недалеко от экрана, поскольку Делани страдал близорукостью. Морис надел очки с толстыми стеклами в металлической оправе, которые он, будучи тщеславным, носил лишь в случае крайней необходимости. За кадром звучал возбужденный итальянский голос, киножурнал представлял обычную смесь из стихийных бедствий, демонстраций, выступлений политических деятелей – раненые арабы, окруженные в Алжире французскими войсками, уступили место волнениям в северной Италии, английская королева наносила кому-то визит, люди в форме осматривали обломки потерпевшего крушение самолета. Пока шла хроника, Делани недовольно фыркал. Во рту у него была жевательная резинка; по громкости чавканья Джек мог судить о степени отвращения, которое вызывали у Мориса мелькавшие на экране люди и события.
– Замечательная прелюдия к произведению искусства, – громко заметил Делани, когда хроника закончилась. – Кровь и лица политиков. Попробовали бы так поступить в «Карнеги-Холл». Показали бы человека, висящего на дыбе, затем предоставили бы слово сенатору с Миссисипи, озабоченному загрязнением прибрежных вод, а потом начали бы исполнять Седьмую симфонию. А в кинотеатре все можно…
Делани возмущенно затряс головой, защищая искусство, которому отдал тридцать лет жизни.
Зазвучали фанфары, и на экране появилось название фильма. Увидев свой актерский псевдоним, Джек испытал тщеславное, горделивое чувство, которое охватывало его в молодости, когда он замечал где-либо это пустое, лживое, широко разрекламированное имя, почти забытое им с той поры, когда оно светилось неоном над кинотеатрами во многих городах Америки.
Псевдоним был придуман хозяином голливудской студии; сначала Джек играл на театральной сцене под своим настоящим именем.
– Джон Эндрюс, – произнес, покачивая головой, Катцер, хозяин студии. – Не годится. Не обижайтесь, но это звучит не по-американски.
– Мои предки обосновались здесь в 1848 году, – сообщил Джек.
– Никто не подвергает сомнению сей факт. Это чисто профессиональный вопрос: важно, как смотрится имя на афише, как оно воспринимается на слух. Мы в таких делах собаку съели, мистер Эндрюс, положитесь на нас.
Читать дальше