Пол Остер - Измышление одиночества

Прочтя перевод Ройстона до конца, О. осознал, до чего великий талант сгинул в том кораблекрушении. Английский Ройстона накатывает с такой яростью, таким умелым акробатическим синтаксисом, что читать поэму – сродни тому, чтобы оказаться в капкане уст Кассандры.

О. интригует мысль о том, что и Ройстон и К. переводили эту работу, когда обоим было чуть за двадцать. Несмотря на полтора столетия, разделявшие их, и тот и другой посредством этой поэмы придали какую-то силу собственным языкам. В какой-то миг ему пришло в голову, что К., быть может, – перевоплощение Ройстона. Каждые сто лет или около того Ройстон перерождается, чтобы перевести поэму еще на один язык, и ровно как Кассандре было суждено, чтоб ей никто не верил, так и работа Ликофрона оставалась непрочитанной из одного поколения в другое. Стало быть, задача бесполезная: писать книгу, что всегда будет закрыта. И все же у него в уме всплывает образ: кораблекрушение. Сознание опускается на дно морское, жуткий треск дерева, высокие мачты рушатся в пучину. Вообразить мысли Ройстона в тот миг, когда тело его ударилось о воду. Вообразить весь разор той смерти.

«Книга памяти». Книга восьмая.

К третьему дню рождения вкус сына О. к литературе начал развиваться от простых, обильно иллюстрированных малышовых книжек к более изощренным детским. Картинки по-прежнему оставались источником огромного наслаждения, но такого значения, как раньше, уже не имели. Внимание его теперь вполне удерживал сам сюжет, и когда О. достигал страницы, на которой вообще не было иллюстраций, его трогало зрелище: маленький мальчик напряженно вглядывался куда-то перед собой, в никуда, в пустоту воздуха, голую стену, воображая то, что ему сообщали слова.

– Здорово воображать то, чего мы не можем видеть, – сказал он как-то отцу, когда они шли по улице. В другой раз мальчик зашел в ванную, закрыл дверь и не выходил. О. спросил через закрытую дверь:

– Что ты там делаешь?

– Я думаю, – ответил мальчик. – Мне надо быть одному, чтобы думать.

Мало-помалу они оба потянулись к одной книге. К истории Пиноккио. Сначала в версии Дизни, затем, вскоре – в оригинале, с текстом Коллоди и иллюстрациями Муссино [93]. Малышу никогда не надоедало слушать главу о морском шторме, в которой рассказывается о том, как Пиноккио отыскивает Джеппетто в брюхе Страшной Акулы.

«Ах, мой дорогой отец! Наконец я вас разыскал! Теперь я вас никогда, никогда не оставлю!» [94]

Джеппетто объясняет: «Море было бурное, и большая волна опрокинула мою лодочку. Тут меня заметила Страшная Акула, которая как раз находилась поблизости. Она бросилась на меня, высунула язык и проглотила меня, как таблетку.

– И давно вы здесь в заключении? – спросил Пиноккио.

– С того самого дня. Уже скоро два года. Два года, мой дорогой Пиноккио, которые показались мне двумя столетиями.

– А как же вы здесь жили? И где вы достали свечку? И кто вам дал спички?

– Я тебе все расскажу. Представь себе, та же самая буря, которая перевернула мою маленькую лодочку, опрокинула также одно торговое судно. Всем матросам удалось спастись, но само судно утонуло, и та же Акула, в тот день очень голодная, проглотила корабль… На мое великое счастье, на корабле было мясо, сухари в коробках, поджаренный хлеб, вино в бутылках, изюм, швейцарский сыр, кофе, сахар, а также стеариновые свечи и коробки спичек. Этим я поддерживал свою жизнь два года. Но теперь склад пуст, и вот эта свеча, которую ты здесь видишь, – последняя.