Жюль Гонкур - Шарль Демайи

– Будем пить кофе в саду, – сказала Марта, – в каштановой аллее.

– Ах, сударыня, – сказал Молланде, – вот идея, за которую надо расцеловать ручки!

– Что мы делаем после? – сказал Шарль. – Хотите, я поведу вас на воды?

– Я с удовольствием, – сказал Монбальяр. – У меня есть дело… Да существуют ли эти воды?

– Честное слово! – сказал Шарль.

– А кто их делает? Доктор? Я уверен, что этот шутник бросает гвозди в источник… Это как Виши, где кладут пастилки из Виши в источник… Кто идет с нами?

– О! Слишком жарко, – сказала Марта, – я остаюсь.

– Мне кажется, не очень вежливо покинуть хозяйку… и я не иду с вами, – сказал Молланде.

Шарль, Монбальяр, Нашет и Бутюра возвратились только к обеду. От здания вод они сделали длинную прогулку на Сену. Пообедали. Обед был менее веселым, тем завтрак. Говорили меньше, больше пили и кончили тем, что разнежились. Выходя из-за стола, Нашет взял Шарля под руку, увлек его в парк и с смущением, которое тронуло Шарля, выразил ему сожаление по поводу своих нападок.

– Но что ты хочешь? – сказал он, – у меня адская жизнь… Ты не можешь себе представить, сколько я переношу ежедневно от материальных затруднений… Мне бросают в лицо, что я зарабатываю несколько су… Я живу в пятом этаже, обедаю за сорок су, курю сигары в один су… Что ты хочешь, чтоб я делал? Мне надо бывать на первых представлениях, я должен быть чисто одетым… не могу же я быть всегда вымазанным… портной, экипажи… Это расходы, необходимые в моем положения… Я должен платить за обед, чтобы не упустить дело… и все выходит, что я рукопись… я сделал только долг из-за моей рукописи, вот и все. Я рассчитывал на пьесу, которая принесла бы мне до тридцати тысяч франков… тут нужен случай… успех… Моя пьеса? Она спит, мой милый… она таскалась повсюду… ни один директор не рискует ее поставить… Есть вещи, которые сжимают горло… и которых ты не знаешь. Попробуй войти в литературу с десятью тысячами франков долгу, ты увидишь… Неприятности, которые приходится из-за этого переносит!.. Я десять раз думал избавиться от долга: из него не выйдешь!.. Я платил его, погашал, и все же я должен!.. Сделки, возобновления, разве я знаю! Все дьяволы и их присные, которые вас доят, высасывают, а долг ваш растет!.. А на завтра что? На завтра то же, что и сегодня. Ничто меня не может спасти, мой милый, разве что-нибудь сверхъестественное. Но для меня нарочно ведь чудо не сделается, неправда ли. Монбальяр не хочет более давать мне авансов… Послушай Шарль, у меня предчувствие, что долго это не будет так идти. И так как я думаю распрощаться с тобой, то и приношу свои извинения…

В голосе его слышалась такая искренность, такое жгучее горе, что Шарль был тронут.

– Полно, мой милый, – сказал он Нашету, – что за вздор! Долги! Долги! Это только деньги. Не следует уезжать так. Ничто тебя не зовет в Париж… Перемени немного воздух. Оставайся здесь на несколько дней. Мы поищем вместе какого-нибудь средства… Оставайся…

Нашет привел некоторые затруднения.

– Нашет, сын мой! – кричал Монбальяр, что ты там делаешь. – Идешь ты? Нам добрый час ходьбы.

– Он останется с нами несколько дней… И пришлет вам статью отсюда, – сказал Шарль.

Парижан проводили до конца парка.

– Ба! – сказал Кутюра, приблизившись к Нашету, – предупреждаю тебя, тебе не везет здесь: тебя называют противной обезьяной …

– Я знаю. Молланде уже был так любезен сообщить мне это.

– Зачем же ты остаешься тогда?

– Зачем? – возразил Нашет.

Он не отвечал.

Нашет остался на неделю в Сен-Совёре. Все это время он был очарователен. Можно было сказать, что это гостеприимство, как добрая фея, лишило его той грубости и животности, которые возбудили неприязненное чувство Марты. Он не выказывал ни подозрительности, ни дурного расположения духа. Он стал ребенком, весельчаком, готовый делать безумства и смешить всех. Он только и занимался тем, что старался рассеять Шарля от его нездоровья и Марту от деревенской скуки.

Вечером он заставлял их засиживаться, по утрам будил их; он заставлял их гулять, посещать окрестности; он затевал длинные прогулки, увеселяя их всю дорогу. Но на водах он превзошел себя; комик позавидовал бы гримасам, с которыми он проглатывал стакан воды, и надо было видеть, какие шутки он устраивал человеку, который раздавал стаканы с водой из источника. Он его звал «мой племянник» и рассказывал ему дело Фюалдес, вперемежку с «Соломенной шляпой» из Италии, припутывая сюда роль госпожи Мансон.