Генри Джеймс - Бостонцы

Безусловно, в Нью-Йорке было много людей, заинтересованных в их движении, и Олив заранее запланировала визиты, которые заняли весь день. Все хотели встретиться с ними и дать возможность другим встретиться с ними. Главным местом, которое им нужно было посетить сегодня, оказался дом миссис Кроучер с Пятьдесят Шестой улицы, где было организовано неофициальное собрание группы сочувствующих, которые не могли простить ей, что она выступала вчера перед кругом, в который им не было доступа. Разумеется, эти люди сильно отличались от тех, к кому она обращалась у миссис Бюррадж, и Верена тяжело вздохнула про себя, подумав беспомощно, что в этом большом и сложном мире так много всего. От неё требовалось повторить речь, на этот раз для единомышленников. На что она ответила, что Олив сама занималась организацией, и что та речь должна была привлечь внимание людей, а друзья миссис Кроучер, как она надеялась, находятся на более высокой ступени. Она была очень осторожна, так как видела, что Олив сейчас стремится, как можно скорее покинуть город, и не хотела сказать ничего, что заставило бы их задержаться. Когда она почувствовала её дрожь, пока они спускались к ланчу, то с болью поняла, как подруга привязана к ней, и как сильно она будет страдать от малейших изменений. Первое, что Верена сказала, когда они отправились в экипаже наносить визиты, было то, что её переписка с мистером Рэнсомом, как назвала это подруга, состояла всего лишь из одного его письма. К тому же, очень короткого. Оно пришло ей чуть больше месяца назад. Олив знает, что она получает письма от джентльменов, и она не понимает, почему должна придавать такое большое значение этому посланию. Мисс Ченселлор сидела, откинувшись на подушки, неподвижная и очень мрачная, и следила за девушкой одними глазами.

– Ты сама придаёшь ему большое значение. Иначе ты сказала бы мне.

– Я знала, что тебе это не понравится – потому что тебе не нравится он.

– Я не думаю о нём, – сказала Олив. – Он ничего для меня не значит, – затем она неожиданно добавила: – Ты считаешь, что я избегаю того, что мне не нравится?

Верена не могла сказать, что так оно и есть, хотя не похоже, что со стороны Олив было правильно говорить, что она ничего не принимает близко к сердцу: то, как она лежала рядом с ней, бледная и слабая, как раненое животное, определённо доказывало обратное.

– Ты просто пугаешь меня, когда страдаешь так сильно, – ответила она немного погодя.

Мисс Ченселлор поначалу ничего не ответила на это, но вскоре сказала, с той же интонацией:

– Да, ты можешь заставить меня.

Верена взяла её за руку:

– Я никогда не сделаю этого, пока не пройду через это сама.

– Ты не создана для страданий – ты создана для удовольствия, – сказала Олив почти тем же тоном, каким когда-то говорила ей, что её проблема в том, что она не ненавидит мужчин как класс – тоном, говорившим, что противоположное поведение было намного более естественным и возможно более достойным. Возможно, так оно и есть, но Верена не могла найти себе оправдания. Она чувствовала это, глядя в окно экипажа на яркий, прекрасный город, где всё казалось таким огромным, где всё находилось в движении, магазины сияли роскошью, женщины одевались так необычно, и знала, что все эти вещи будоражат её любопытство и всё её существо.

– Что ж, думаю, мне нечего возразить, – заметила она, глядя на Олив с нежностью и невыразимой жалостью.

Та поднесла её руку к своим губам и задержала на мгновение. Этим движением она как бы говорила: «Как я могу не бояться потерять тебя, когда ты так мила и послушна?». Эти слова, однако, так и не были произнесены вслух. Олив сказала нечто другое:

– Верена, я не понимаю, почему он написал тебе.

– Он написал мне, потому что я ему нравлюсь. Возможно, ты скажешь, что не понимаешь, почему я ему нравлюсь, – продолжила девушка со смехом. – Я понравилась ему с первого раза, когда он меня увидел.

– О, ещё тогда! – пробормотала Олив.

– И ещё больше со второго.

– Он сказал тебе это в письме? – спросила мисс Ченселлор.

– Да, моя дорогая, он сказал это. Разве что, выразился намного изящнее, – Верена была очень рада, что сказала об этом, ведь письмо Бэзила Рэнсома действительно оправдывало её.

– Я это предвидела – это я и предсказывала! – воскликнула Олив, закрывая глаза.

– Ты ведь, кажется, сказала, что не ненавидишь его.

– Это не ненависть – только ужас. Это всё, что есть между вами?

– Как, Олив Ченселлор, что ты такое думаешь? – спросила Верена, чувствуя себя страшной трусихой. Через пять минут она сказала Олив, что если ей это доставит удовольствие, они могут покинуть Нью-Йорк завтра утром, не дожидаясь четвёртого дня. И, сделав это, она почувствовала себя намного лучше, особенно когда увидела, с какой благодарностью Олив посмотрела на неё, с какой готовностью ответила на это предложение, сказав: