Генри Джеймс - Бостонцы

– Мама сказала, что мне следует зайти к вам, – сказала Верена, оглядывая комнату. Она была рада оказаться в таком милом месте с большим количеством предметов, которые так и хотелось рассмотреть получше.

– Ваша мать поняла, что я имела в виду именно то, что сказала. Не каждый может понять это. Она видела, что меня трясло с головы до ног. Я и смогла только сказать три слова – и ничего больше! Какая сила – какая сила, мисс Таррант!

– Да, я думаю, это какая-то сила, иначе я бы не могла сделать ничего подобного!

– Вы так простодушны – как дитя, – сказала Олив Ченселлор. Это было действительно так, и она хотела как можно скорее сказать это, поскольку это сближало их. Она думала подойти к этому постепенно, но её нетерпение было таково, что не успела эта девочка провести с ней в одной комнате и пяти минут, как она спросила её, перебивая саму себя, прерывая ход беседы:

– Вы будете моим другом, моим лучшим другом, ближе всех, ближе всего на свете и навсегда-навсегда?— её лицо выражало полную готовность и нежность.

Верена весело и искренне рассмеялась без тени смущения или замешательства:

– Похоже, я понравилась вам слишком сильно!

– Разумеется, слишком сильно! Если мне что-то нравится, то только слишком. Но нравлюсь ли я вам – вот в чём вопрос, – добавила Олив Ченселлор. – Мы должны подождать, да, подождать. Когда мне что-то нужно, я могу быть очень терпеливой.

Она протянула руку Верене, одновременно призывно и уверенно, и девушка инстинктивно взяла её. Так, рука в руке, сидящие рядом молодые женщины некоторое время смотрели друг на друга.

– Я о многом хочу спросить вас, – сказала Олив.

– Что ж, я могу многое рассказать, кроме того, как отец работал со мной, – ответила Верена с непосредственностью, рядом с которой само смирение показалось бы притворством.

– Меня не волнует то, что связано с вашим отцом, – очень мрачно и с большой долей покровительственности заметила Олив Ченселлор.

– Он очень хороший, – просто ответила Верена. – И он удивительно притягателен.

– Меня не интересует ни ваш отец, ни ваша мать. Я не думаю о них. Мне нужны только вы – такая, какая есть.

Верена опустила глаза. «Такая, какой она была вчера», – подумалось ей.

– Вы хотите, чтобы я бросила всё? – спросила она с улыбкой.

Олив Ченселлор на миг задержала дыхание, как будто от боли. Затем, своим дрожащим от тоски голосом она сказала:

– О, как я могу просить вас всё бросить! Я сама брошу – брошу всё!

Всё еще впечатлённая прекрасным интерьером дома мисс Ченселлор и тем, что её мать говорила о её богатстве и положении в бостонском обществе, Верена, с её свежим, хотя и отвлечённым обилием окружающих предметов, взглядом, пыталась понять, какова будет выгода от этого самоотречения. О нет, на самом деле она не собиралась от всего отрекаться. Она чувствовала, однако, что сейчас ей не удастся спастись от природного напора мисс Ченселлор, и той силы эмоций, которая заставила её внезапно воскликнуть, будто в нервном экстазе ожидания:

– Но нам надо подождать! Почему мы говорим об этом? Мы должны подождать! Всё будет хорошо, – добавила она спокойней и очень нежно.

Верена после удивлялась, почему она не испугалась её и почему, в самом деле, не встала и не спаслась бегством из этой комнаты. Но робость и осторожность не были присущи этой девушке, и она ещё не была знакома с чувством страха. Она слишком мало знала о мире, чтобы научиться не доверять внезапным порывам энтузиазма, и если у неё и были подозрения, они были неверными. Она заподозрила, что такая внезапная приязнь не будет длиться долго. Она сама могла не испытывать ничего подобного, но озаренное лицо мисс Ченселлор говорило, что в огне этого чувства может сгореть и его объект и сама мисс Ченселлор, но оно никогда не разрушит самоё себя. Верена не чувствовала этого опаляющего жара, а только приятное тепло. Она тоже мечтала о дружбе, хотя это и не было самой большой её мечтой, но раз уж такой случай подвернулся, не следовало его упускать. Она никогда не ограничивала себя.

– Вы живёте здесь одна? – спросила она Олив.

– Нет, если вы переедете сюда и будете жить со мной!

Даже этот страстный ответ не испугал Верену. Ей подумалось, что, возможно, богатые люди часто делают друг другу подобные предложения. Это было неотъемлемой частью романтики, роскоши, богатства, присущих миру приглашений и визитов, к которому она ещё не успела толком приобщиться. Она понимала, что смешно даже думать об этом, когда вспоминала маленький домик в Кембридже, где в ступенях крыльца зияли дыры.