Генри Джеймс - Бостонцы

– Сегодня такой замечательный день, и я очень хотел бы показать вам Нью-Йорк, как вы показали мне ваш прекрасный Гарвард, – продолжал Рэнсом, убеждая её принять его предложение. – Вы сказали, что это было единственное, что вы могли для меня сделать, и сейчас это тоже единственное, что я могу сделать для вас здесь. Будет ужасно, если вы уедете, не подарив мне ничего кроме короткой чопорной беседы в гостиной этого интерната.

– И это вы называете чопорностью! – со смехом воскликнула Верена. В этот момент Олив выходила из дома, и она видела, как та спускается по ступеням.

– Моя бедная чопорная кузина. Она ни на волос не повернёт голову, чтобы взглянуть на нас, – сказал молодой человек. Для Верены фигура уходящей Олив была полна странной, трогательной, трагичной и многозначительной выразительности, одновременно знакомой и непривычной. И собеседница Бэзила Рэнсома доверительно заметила ему, как мало мужчины знают о женщинах, или о том, что такое деликатность, ведь, должно быть, он без всякого злого умысла так грубо и насмешливо говорит об этом воплощении трогательности. Рэнсом в самом деле не был сегодня настроен щепетильно, он хотел лишь избавиться от Олив Ченселлор, чьё присутствие его явно беспокоило и утомляло. Он был рад видеть, что она уходит, но был уверен, что она скоро вернётся. К тому же, само это место хранило её отпечаток. В этот день ему хотелось завладеть Вереной, увезти её подальше, воссоздать тот радостный день, который они провели вместе в Кембридже. Обстоятельства сложились так, что он мог это сделать только сегодня, и этот факт только подогревал его желание. Он обдумывал этот вопрос последние двадцать восемь часов и решил, что, наконец, всё понял. Она интересовала его более чем кто-либо до сих пор, но он не хотел этого показывать. Он был слишком постыдно беден, слишком скудно и жалко экипирован, чтобы иметь право говорить о браке с девушкой, занимающей такое положение, как Верена. Он теперь понимал, насколько значительно это положение было с точки зрения общественности: речь, которую она произнесла у миссис Бюррадж, доказала ему, что она может легко сделать себе карьеру, потому что тысячи людей с удовольствием придут взглянуть на такое очаровательное представление и с готовностью отдадут за это свои полдоллара. То, что она отлично умела делать и говорить, пользовалось всё большим спросом – живая и милая третьесортная болтовня, обличающая или не обличающая первосортная чушь. Глупая доверчивая публика его просвещенной демократической родины могла глотать такое в неограниченных количествах. Он был уверен, что она может продолжать в том же духе несколько лет, и вскоре её лицо будет на всех витринах и заборах, и за это время она успеет заработать достаточно, чтобы жить безбедно хоть несколько веков. Возможно, кто-то проникнется к молодому человеку презрением, если я скажу, что всё это представлялось ему непреодолимым препятствием на пути к руке и сердцу Верены. Его сомнения были, бесспорно, порождением ложной гордости, немного приукрашенной, как и сама идея Южного благородства. Но он стыдился своей бедности, своего низкого положения, когда думал об ореоле богатства, окружавшем протеже миссис Бюррадж. Чувство стыда не уменьшалось от того, что он считал не очень достойным делом строить карьеру на человеческом идиотизме. Лучше уж быть бедным и ничтожным и потерявшим уверенность в себе. Но он родился в богатой семье и, несмотря на годы страданий, которые принесла война, до сих пор был убеждён, что джентльмен не может сделать предложение очаровательной девушке, пока не обеспечит ей подобающих условий для жизни. Тем более что, если бы он женился на Верене, то не позволил бы ей продолжать заниматься этими, пусть даже очень прибыльными, глупостями. Провести с ней этот день и больше никогда не увидеться было самым большим, на что он мог рассчитывать. К тому же, он не нуждался в напоминании, что молодой мистер Бюррадж мог предложить ей всё, чего не мог он, в том числе, принятие её взглядов.

– В Парке сегодня будет просто чудесно. Почему бы вам не проехаться туда со мной? – спросил он, когда Олив исчезла.

– О, я уже была там и изучила каждый уголок. Я ездила туда вчера со своим другом, – ответила Верена.

– С другом? Вы имеете в виду мистера Бюрраджа? – Рэнсом смотрел на неё своими удивительными глазами. – Конечно, у меня нет экипажа, на котором мы могли бы объехать парк, но мы могли бы посидеть на скамейке и поговорить.