Уильям Теккерей - Ярмарка тщеславия (litres)

Мы, жители мирного Лондона, никогда не видали и, Бог даст, никогда не увидим такой ужасной суматохи и тревоги, какая царила в Брюсселе. Толпы народа устремились к Намюрским воротам, откуда доносился гул, а многие выезжали и дальше на гладкое шоссе, чтобы как можно раньше получить известия из армии. Все расспрашивали друг друга о новостях, и даже знатные английские лорды и леди снисходили до того, что разговаривали с незнакомыми людьми. Сторонники французов, обезумев от восторга, предсказывали победу императору. Купцы закрывали свои лавки и выходили на улицу, увеличивая разноголосый хор тревожных и торжествующих криков. Женщины бежали к церквам и заполняли часовни, преклоняли колени и молились на каменных плитах и ступенях. А пушки вдали грохотали не смолкая. Вскоре экипажи с путешественниками стали поспешно покидать город через Гентскую заставу. Предсказания приверженцев Франции начинали сбываться.

– Он отрезал одну армию от другой, – говорили кругом.

– Он идет прямо на Брюссель; он разобьет англичан и к вечеру будет здесь.

– Он разобьет англичан, – кричал Исидор своему хозяину, – и к вечеру будет здесь!

Исидор выбегал на улицу и снова вбегал в дом, каждый раз возвращаясь с новыми подробностями бедствия. Лицо Джоза бледнело все больше и больше: тревога овладевала толстяком. Сколько он ни пил шампанского, оно не прибавляло ему храбрости. Еще до того, как село солнце, нервозность его достигла такой степени, что у его друга Исидора сердце радовалось, на него глядя, – теперь-то венгерка со шнурами от него не уйдет!

Женщины все это время отсутствовали. Послушав с минуту пальбу, супруга майора вспомнила о своей приятельнице, находившейся в соседней комнате, и побежала туда, чтобы побыть с Эмилией и по возможности утешить ее. Мысль, что она должна поддержать это кроткое, беспомощное создание, еще усилила прирожденную храбрость честной ирландки. Она провела около пяти часов возле Эмилии, то уговаривая ее, то развлекая оживленным разговором, но чаще храня молчание и мысленно воссылая к небу горячие мольбы.

– Я все время держала ее за руку, – говорила потом мужественная леди, – пока не село солнце и не прекратилась пальба.

Полина, la bonne, стояла на коленях в ближайшей церкви, молясь за son homme à elle [64].

Когда грохот канонады смолк, миссис О’Дауд вышла из комнаты Эмилии в гостиную, где Джоз сидел перед двумя пустыми бутылками. От храбрости его не осталось и следа. Раз или два он пробовал заглянуть в спальню сестры с встревоженным видом, словно собираясь что-то сказать, но супруга майора все сидела на своем месте, и он уходил, так и не облегчив душу. Джоз стыдился сказать ей, что хочет бежать. Но когда она появилась в столовой, где он сидел в сумерках в невеселом обществе пустых бутылок от шампанского, он решил открыть ей свое намерение.

– Миссис О'Дауд, – сказал он, – не будете ли вы добры помочь Эмилии собраться?

– Вы хотите взять ее на прогулку? – спросила жена майора. – Помилуйте, она слишком слаба!

– Я… я приказал приготовить экипаж, – ответил он, – и… и почтовых лошадей. Исидор пошел за ними, – продолжал Джоз.

– Что это вы затеяли кататься на ночь глядя? – возразила дама. – Разве не лучше ей полежать в постели? Я только что уложила ее.

– Поднимите ее, – сказал Джоз, – она должна встать, слышите! – И он энергически топнул ногой. – Повторяю, лошади заказаны. Все кончено, и…

– И что? – спросила миссис О'Дауд.

– …я еду в Гент, – заявил Джоз. – Все уезжают; место найдется и для вас. Мы уезжаем через полчаса.

Жена майора посмотрела на него с безграничным презрением.

– Я не двинусь с места, пока О'Дауд не пришлет мне маршрута, – сказала она. – Вы можете ехать, если хотите, мистер Седли, но, смею вас уверить, мы с Эмилией останемся здесь.

– Она поедет! – воскликнул Джоз, снова топнув ногой.

Миссис О'Дауд, подбоченясь, стала перед дверью спальни.

– Вы что, хотите отвезти ее к матери, – спросила она, – или сами хотите ехать к маменьке, мистер Седли? До свидания, желаю вам приятного путешествия. Bon voyage, как у них тут говорится; и послушайте моего совета: сбрейте усы, не то они вас доведут до беды.

– А, черт! – завопил Джоз вне себя от гнева, страха и унижения.

В это время вошел Исидор и с самого порога тоже стал чертыхаться.

– Pas de chevaux, sacrebleu! [65]– прошипел разъяренный слуга.

Все лошади были в разгоне. Не только Джозеф поддался в этот день панике в Брюсселе.