Джон Голсуорси - Пустыня в цвету

– Как я могу на тебе жениться?

– Такие вопросы задают только в романах. Нашим уделом не будут «бесконечные муки скованных судьбой».

– Да и я не любитель мелодрам, но ты все-таки не отдаешь себе отчета…

– Нет, отдаю. Теперь ты снова можешь смотреть людям в глаза, а те, кто не поймут, – ну что ж, стоит ли обращать на них внимание?

– И на твоих родных тоже?

– Нет, они – другое дело.

– Неужели ты думаешь, что они поймут?

– Я заставлю их понять.

– Ах ты бедняжка!

Ее испугал его тон – такой спокойный и ласковый.

– Я не знаю, что за люди твои близкие, – продолжал он, – но если они такие, как ты мне их описывала, – «как мудро ты ни ворожи, уж не откликнутся они». Не могут, это противоречит их натуре.

– Они меня любят.

– Тем тяжелее им видеть тебя связанной со мной.

Динни слегка отстранилась и подперла подбородок ладонями. Потом, не глядя на него, спросила:

– Ты хочешь от меня избавиться?

– Динни!

– Скажи правду.

Он прижал ее к себе.

– То-то! А раз не хочешь, предоставь это мне. Да и нечего раньше времени огорчаться. В Лондоне еще ничего не знают. Подождем. Я понимаю, что, пока все не выяснится, ты на мне не женишься, – значит, я буду ждать. А пока я прошу тебя только об одном: не разыгрывай героя! Потому что мне будет очень больно, слишком больно.

Она вдруг судорожно обняла его. Он молчал.

Прижавшись щекой к его щеке, Динни тихонько сказала:

– Хочешь, я буду твоей раньше, чем ты на мне женишься? Если хочешь, я могу.

– Динни!

– Это не женственно, да?

– Нет! Но давай подождем. Что же делать, если я отношусь к тебе с каким-то благоговением.

Динни вздохнула:

– Может, это и к лучшему. – Она помолчала. – Позволь, я сама обо всем расскажу моим родным.

– Разве я могу тебе чего-нибудь не позволить?

– А если я попрошу тебя повидаться с кем-нибудь из них?

Уилфрид кивнул.

– Я не буду уговаривать тебя приехать в Кондафорд, – пока. Ну, значит, все решено. А теперь расскажи мне подробно, как ты это узнал.

Когда он кончил, она задумалась.

– Ага, значит, Майкл и дядя Лоренс… Ну что ж, тем лучше… А теперь, дорогой, я пойду. И Стаку спокойнее, и мне хочется подумать. А думать я могу, только когда тебя нет поблизости.

– Ангел ты мой!

Она приподняла руками его голову и заглянула ему в глаза.

– Не надо смотреть на все так трагично. Я тоже не буду. А нам нельзя куда-нибудь прокатиться в четверг? Вот хорошо! Тогда у Фоша, в полдень. И совсем я не ангел, а просто твоя милая.

У Динни кружилась голова, когда она спускалась по лестнице. Только теперь, оставшись одна, она поняла, что им придется вынести. Внезапно Динни свернула на Оксфорд-стрит. «Схожу-ка я к дяде Адриану», – решила она.

Адриана сейчас больше всего беспокоила мысль о пустыне Гоби, претендовавшей на роль колыбели человечества. Теория эта была провозглашена, апробирована и требовала, чтобы с нею считались. Адриан размышлял о переменчивости антропологической моды, когда ему доложили о приходе Динни.

– А, это ты? Я чуть не весь день жарился в пустыне Гоби и как раз подумывал, не выпить ли чашку горячего чаю. Как ты на это смотришь?

– У меня от китайского чая сосет под ложечкой.

– Таких роскошеств мы себе не позволяем. Здешняя моя дуэнья заваривает простой, старомодный дуврский чай с чаинками, как положено, а к нему нам подают домашнюю слойку.

– Грандиозно! Я пришла сообщить тебе, что наконец-то решилась отдать свою руку и сердце.

Адриан смотрел на нее, раскрыв глаза.

– А так как история эта весьма драматична, могу я хотя бы снять шляпу?

– Дорогая, снимай что хочешь. Но сначала выпей чаю. Вот тебе чашка.

Пока они пили чай, Адриан разглядывал ее с грустной усмешкой, скрывавшейся где-то между усами и козлиной бородкой. После трагической истории с Ферзом он еще больше привязался к племяннице. А Динни сегодня была явно чем-то глубоко расстроена. Она откинулась на спинку единственного в комнате кресла, положила ногу на ногу, соединила кончики пальцев; вид у нее был такой воздушный, что, казалось, дунь – и она улетит; ему приятно было глядеть на шапку ее пышных каштановых волос. Но когда Динни, ничего не тая, поведала ему свою историю, лицо его заметно вытянулось.

– Дядя, пожалуйста, не смотри на меня так! – сказала она, видя, что он молчит.

– Разве я смотрю как-нибудь особенно?

– Да.

– И ты этому удивляешься?

– Я хочу знать, как ты относишься к его поступку. – И она поглядела ему прямо в глаза.