Айн Рэнд - Атлант расправил плечи

– Прочел.

– Времени почти не осталось, – сказал мистер Томпсон.

– Да.

– Вы позволите делам идти так и дальше?

– А вы?

– Как вы можете быть так уверены в своей правоте? – выкрикнул Джеймс Таггерт; голос его был негромким, но напряженным. – Как вы можете в такое жуткое время придерживаться своих принципов, рискуя погубить весь мир?

– А чьих принципов мне следует придерживаться?

– Как вы можете быть уверены в том, что правы? Как вы можете знать? Никто не может быть уверен в знании! Никто! Вы не умнее, чем все остальные!

– Тогда почему я вам нужен?

– Как вы можете играть жизнями других? Как можете позволять себе такую эгоистичную роскошь держаться в стороне, когда вы нужны людям?

– То есть когда им нужны мои идеи?

– Никто не может быть полностью прав или неправ! Не существует ни черного, ни белого! У вас нет монополии на истину!

«В манере Таггерта что-то неладно, – подумал, хмурясь, мистер Томпсон, – какое-то странное, чересчур личное возмущение, словно он пришел сюда решать не политический вопрос».

– Будь у вас какое-то чувство ответственности, – продолжал Таггерт, – вы не посмели бы рисковать, полагаясь только на свое суждение! Вы присоединились бы к нам, рассмотрели бы чужие идеи и признали, что мы тоже можем быть правы. Вы помогли бы нам разработать планы! Вы…

Таггерт говорил с лихорадочной настойчивостью, но мистер Томпсон не мог понять, слушает ли Голт. Голт поднялся и расхаживал по комнате не беспокойно, а с видом человека, наслаждающегося движениями своего тела. Мистер Томпсон обратил внимание на легкость его шагов, прямую линию стана, подтянутый живот, расслабленные плечи. Ходил Голт так, словно не сознавал своего тела, но гордился им. Мистер Томпсон взглянул на Джеймса Таггерта, неуклюже сутулившегося, сидя на стуле, заметил, что он с ненавистью наблюдает за движениями Голта. Голт не обращал внимания на Таггерта.

– …ваша совесть! – говорил Таггерт. – я пришел воззвать к вашей совести! Как вы можете ценить свой разум выше тысяч человеческих жизней? Люди гибнут, и… Черт возьми, да перестаньте ходить! – рявкнул он.

Голт остановился.

– Это приказ?

– Нет, нет! – торопливо вмешался мистер Томпсон. – Не приказ. Мы не хотим вам приказывать. Успокойся, Джим.

Голт снова принялся ходить.

– Мир рушится, – заговорил Таггерт, взгляд его упорно следовал за Голтом. – Люди гибнут, а вы – тот, кто мог бы их спасти! Какая разница, кто прав, а кто нет? Вы должны присоединиться к нам, даже если считаете, что мы неправы, вы должны пожертвовать своим разумом для их спасения!

– Каким образом я их буду спасать?

– Кем вы считаете себя? – выкрикнул Таггерт.

Голт остановился.

– Вы знаете.

– Вы эгоист!

– Да.

– Понимаете, какой вы эгоист?

– А вы? – спросил Голт, глядя на него в упор.

Таггерт медленно вжался в кресло, глядя в глаза Голту, и мистер Томпсон ощутил необъяснимый страх перед следующей минутой.

– Послушайте, – вмешался он весело-небрежным голосом, – какие сигареты вы курите?

Голт повернулся к нему и улыбнулся.

– Не знаю.

– Откуда они у вас?

– Мне принес пачку один из ваших охранников. Сказал, какой-то человек попросил его передать их мне в подарок… Не беспокойтесь, – добавил он, – ваши ребята проверили ее самым тщательным образом. Тайных сообщений там не было. Это просто подарок от неизвестного поклонника.

На сигарете между пальцев Голта был символ доллара.

Мистер Томпсон решил, что Джеймс Таггерт не способен убеждать. Но Чик Моррисон, с которым он пришел на следующий день, оказался не лучше.

– Я… я отдаюсь в вашу власть, мистер Голт, – сказал он с отчаянной улыбкой. – Вы правы. Я признаю, что вы правы, и могу лишь взывать к вашему сочувствию. В глубине души я не могу поверить, что вы – законченный эгоист, не испытывающий сочувствия к людям, – и указал на бумаги, которые положил на стол: – Вот обращение, подписанное тысячей школьников, они просят вас присоединиться к нам и спасти их. Вот обращение из приюта инвалидов. Вот петиция, подписанная священнослужителями двухсот различных вер. Вот призыв от матерей страны. Прочтите их.

– Это приказ?

– Нет! – выкрикнул мистер Томпсон. – Не приказ!

Голт не шевельнулся, не протянул руки к бумагам.

– Это обыкновенные, простые люди, мистер Голт, – сказал Чик Моррисон тоном, говорящим об их жалкой незначительности. – Они не могут сказать вам, что делать. Не могут этого знать. Лишь просят вас. Возможно, они слабые, беспомощные, слепые, невежественные. Но вы, такой умный и сильный, неужели не можете сжалиться над ними? Не можете помочь им?