Айн Рэнд - Атлант расправил плечи

Пайщики, думала она, пайщики « Линии Джона Голта» – это ей, под ее честь доверили они свои деньги, сбереженные и скопленные за годы упорного труда; они поверили в ее способности, они полагались на ее трудолюбие, как на свое собственное, и ее, Дагни Таггерт, заставили передать их в руки грабителей: не будет больше никаких поездов, не будет грузов, линия будет превращена в трубу, позволяющую Джиму Таггерту высосать из пайщиков деньги и положить в свой карман, не заработав их, лишь в награду за то, что позволит другим обобрать собственную дорогу… Облигации « Линии Джона Голта» , еще утром бывшие гордым залогом экономической стабильности и будущего владельцев, за какой-то час превратились в резаную бумагу, которую не купит никто… в бумагу, не имеющую цены, будущего, силы – кроме той, что нужна, дабы захлопнуть двери и остановить колеса последней надежды страны… И « Таггерт Трансконтинентал» превратилась из живого растения, питающегося производимыми им самим соками, в каннибала, пожирающего не рожденных еще детей, которые могли бы стать великими.

Налог на Колорадо, подумала она, деньги, которые хотят взимать с Эллиса Уайэтта на оплату существования тех, кто намеревается связать его, лишить самой возможности существования, тех, кто будет заботиться о том, чтобы он не получил поездов, цистерн, трубопровода из риарден-металла… С Эллиса Уайэтта, лишенного права на защиту, лишенного права голоса, оружия, и, что хуже всего, превращенного в инструмент саморазрушения, помощника тех, кто губит его, производителя их пищи и орудий труда… С удушаемого Эллиса Уайэтта, чья светлая энергия обращена против него самого и преобразована в удавку… С Эллиса Уайэтта, стремившегося превратить нефтеносные сланцы в неиссякаемый источник горючего… С Эллиса Уайэтта, предвкушавшего второй Ренессанс…

Дагни сидела, согнувшись, положив голову на руку, опущенную на узкий карниз окна, а мимо в темноте пролетали плавные изгибы иссиня-зеленых рельсов, горы, долины и новые города Колорадо.

Дернувшийся на тормозах вагон заставил ее распрямиться. Остановка была непредусмотренной; платформу небольшой станции запрудили люди, смотревшие в одну и ту же сторону. Пассажиры бросились к окнам. Вскочив на ноги, Дагни побежала по проходу между кресел, спустилась вниз по ступенькам на продуваемую ветром платформу.

Трагедию она заметила сразу, и отчаянный крик ее прорезал глухой ропот толпы; именно это она и ожидала увидеть, именно этого и боялась. Между двух гор, новой зарей освещая все небо, горы, крыши и стены станционных зданий, над нефтепромыслом « Уайэтт Ойл» стояла сплошная стена пламени.

Потом ей сказали, что Эллис Уайэтт исчез, оставив после себя только доску, прибитую гвоздями к столбу у подножия горы… Увидев на доске выведенную его почерком надпись, она поняла, что ждала увидеть именно эти слова: «Оставляю все таким, каким оно было до моего прихода. Берите. Оно ваше».

Доктор Роберт Стэдлер мерил шагами свой кабинет, кляня холод.

Весна в этом году припозднилась. За окном мертвенная серость холмов выглядела естественным переходом от грязноватой белизны неба к свинцовой черноте реки. Время от времени небольшой участок одного из далеких склонов вдруг становился серебристо-желтым, даже зеленоватым, но практически тут же цветовое пятно исчезало. Облака, узко рассеченные солнечным лучом, вновь сходились, отсекая его от земли.

«Дело не в том, что плохо топят, – думал доктор Стэдлер. – Холодно делается от вида за окном».

«Сегодня не такой уж мороз, – продолжал думать он. – Просто за зимние месяцы холод до такой степени накопился в костях, что пришлось прервать работу, отвлечься на бытовые проблемы, вроде плохого отопления, и разговоры о необходимости экономии топлива».

«Это нелепо, – думал он. – Природа все больше влияет на жизнь и дела людей. Раньше такого не было и в помине».

Даже если зима выдавалась более суровой, чем обычно, если прорвавший дамбу поток смывал участок железнодорожного полотна, людям не приходилось две недели есть только консервированные овощи. Если молния попадала в силовую подстанцию, такое учреждение, как Государственный научный институт, не оставалось без электричества на целых пять дней.

«Пять дней бездействия, – думал он. – Остановившиеся двигатели, обесточенные приборы, безвозвратно потерянные часы, которые его сотрудники могли бы потратить на познание тайн Вселенной».