Олдос Хаксли - И после многих весен

Джереми едва набрался духу, чтобы осведомиться, указывая на кошмар, венчающий вершину утеса:

– Господи, а это что такое?

– Это-то? Да вы что, это же мистера Стойта дом, – ответил водитель и, вновь испытав прилив гордости, словно поместье принадлежало лично ему, добавил: – Замечательный дом, правда ведь?

Над шоссе вновь сомкнулись апельсиновые рощи; откинувшись на сиденье, Джереми Пордейдж встревоженно размышлял, уж не вляпался ли он в историю, приняв предложение мистера Стойта. Платят, конечно, по-королевски, а работа – предстояло составить каталог почти легендарного архива Хоберков, – доставит ему истинное наслаждение. Но этот Пантеон, потом это… Сооружение. Джереми покачал головой. Разумеется, ему было известно, что мистер Стойт богат, что у него собрание живописи и необыкновенная вилла в Калифорнии. Но никто не предупредил его, что следует ожидать такого. Смешное пуританство присущего ему хорошего вкуса было оскорблено, его страшила мысль, что скоро он познакомится с человеком, способным к столь чудовищной фантазии. Какой между ними может возникнуть контакт, какая общность мысли или чувства? И зачем он выбрал именно этого специалиста? Ведь ясно же, что книги данного автора привлечь его не могли. Да и знает ли он эти книги? Вообще представляет ли хоть сколько-нибудь, кто я такой? Способен ли, допустим, понять, отчего мне так важно, чтобы усадьба называлась «Араукарии», как прежде? Сумеет ли оценить мнение насчет…

Беспокойные его мысли прервал клаксон – водитель сигналил громко и требовательно. Джереми взглянул на дорогу. Метрах в тридцати перед ними, покряхтывая, полз по шоссе древний «фордик». К его крыше, багажнику и бортам были кое-как привязаны убогие пожитки – матрасы, старая железная плита, корзины с кастрюлями, сложенная палатка, ванночка из жести. Молнией они обогнали этот рыдван, и Джереми на секунду различил лица трех хилых детишек с потухшими глазами, женщины, кутавшейся в дерюгу, изможденного небритого мужчины.

– Транзитные, – объяснил шофер, и в голосе его звучало презрение.

– Кто? – переспросил Джереми.

– Да транзитные, не видите разве? – повторил негр, уверенный, что все объяснено. – Эти, видать, из какой-то дыры, где пылища до небес. Номер у них канзасский. Наши корольки собирать заявились.

– Собирать корольки? – отозвался Джереми, ничего не понимая.

– Ну, апельсины такие, корольки называются, – сказал шофер. – Самое им времечко. Погода нынче для корольков стоит, лучше не бывает.

Еще раз выкатились на плоскую равнину, и опять перед ними громоздилось Сооружение – теперь оно казалось просто гигантским. У Джереми было время вникнуть в детали. Перемежаемая башенками стена огибала подножие холмов, и за нею протянулась вторая оборонительная система – посреди утеса, как и подобало строить согласно понятиям, утвердившимся после крестовых походов. А сам замок, окруженный службами, квадратом придавливал вершину.

Оторвавшись от созерцания главной башни, Джереми обратил внимание на домики, разбросанные по долине у подножия гор. Один из них, самый большой, украшала доска, на которой позолоченными буквами было написано: «Приют Стойта для больных детей». Развевались на ветерке два флага – звездно-полосатый и белый, с вышитым посредине малиновым «С». Рощица высохших каштановых деревьев закрыла этот вид. И почти тут же шофер сбросил скорость, нажимая на тормоза. Машина плавно подкатила к обочине, обогнав человека, бодро шагавшего по траве рядом с дорогой.

– Подвезти вас, мистер Проптер? – окликнул его шофер.

Тот обернулся и, улыбаясь, подошел к знакомому водителю. Это был крупный мужчина, широкоплечий, но довольно сутулый, с копной каштановых волос, в которых всюду проглядывала седина; лицо у него, подумалось Джереми, в точности как лики святых, которых приверженные готике ваятели помещали на самом верху в западном нефе, – с глубокими впадинами, острыми углами, густыми тенями, изборожденное резко прочерченными морщинами, чтобы выразительность не терялась даже на большом расстоянии. Однако же, продолжал он свои размышления, не просто выразительное лицо, его издалека заметишь; да и вблизи запомнится, в общении один на один, – необычное, тонкое лицо, свидетельствующее о способности глубоко чувствовать, но также и о большой воле, о доброте, ясности ироничного ума, собранности и силе.

– Привет, Джордж, – сказал подошедший, – молодец, что остановился.

– Рад сердечно видеть вас, мистер Проптер, – расплылся негр. Обернувшись, он ткнул пальцем в Джереми и, демонстрируя изысканность манер, сказал: – Познакомьтесь, пожалуйста, это мистер Пордейдж, он из Англии, а это мистер Проптер.