Говард Лавкрафт - Мифы Ктулху (сборник)

Неужели я, как ни мерзко понимать это, во время своей амнезии побывал в мире, что существовал за сто пятьдесят миллионов лет до человека? Неужели и тело мое послужило средством передвижения отвратительно чуждому существу, рожденному на грани палеозоя?

Неужели я в числе разумов, плененных этими неуклюжими чудищами, побывал в их проклятом каменном городе во времена его первобытного величия и расхаживал по коридорам в мерзком теле, принадлежащем пленившему меня?

Значит, и в самом деле сны, мучившие меня больше двадцати лет, – воспоминания… истинные и чудовищные?

Значит, и в самом деле приходилось мне разговаривать с умами, обитавшими в недостижимых уголках пространства и времени, узнавать секреты Вселенной… тем, что были, и тем, что еще ожидают своей череды… и писать анналы о собственном веке для титанических архивов с их металлическими коробками? Значит, существуют и эти… древние существа, твари, повелевающие адскими ветрами и визжащие дьявольскими голосами… те, что прячутся, выжидая, таятся в черных недрах планеты, медленно теряя в них силу, пока по растрескавшейся от возраста земной поверхности жизненным путем шествуют привычные нам существа?

Я не знаю. Если эта бездна реальна, если в ней действительно обитает то самое – надежды нет. И тогда на всем этом мире людей лежит коварная и насмешливая тень из вневременья. Но благодарение Богу, у меня нет тому доказательств, и перенесенное мною может оказаться новым обострением заболевания. Я не смог донести металлический ящик, что явился бы доказательством, а подземные коридоры до сих пор не найдены.

Впрочем, если Вселенная действительно повинуется милосердию, их никогда не найдут. Но я должен рассказать сыну, что видел или думал, что видел, и пусть он как психолог рассудит, реально ли это, а потом поведает свои выводы миру.

Я уже говорил: та ужасная правда, что таится за годами мучительных моих видений, возможно, и существует, если истинно то, что я видел в этих циклопических подземных руинах. Мне и в самом деле трудно описать самое мучительное, хотя читатель не мог уже не догадаться об этом. Конечно же, дело в той книге, что оказалась в металлическом ящике, с такими сложностями извлеченном мной с полки из-под пыли бесконечной вереницы веков.

Ни один глаз, ни одна рука не прикасались к ней со времени появления человека на этой планете. Но когда на дне той жуткой пропасти я посветил фонариком на целлюлозные листы ее, хрупкие, потемневшие от пролетевших миллионов лет, я увидел не иероглифы из времен юности нашей планеты – буквы родного нашего алфавита, складывающиеся в слова английской речи, выписанные моим собственным почерком.

Осторожный следователь едва ли станет оспаривать всеобщее убеждение в том, что Роберт Блейк был сражен молнией или же нервным шоком, последовавшим после электрического удара. Верно, что окно, перед которым он находился, оказалось неповрежденным, но природа и прежде обнаруживала способность к различным трюкам. Выражение на лице покойного можно приписать случайному сокращению мышц, абсолютно не связанному с тем, что предстало его оку, а записки в дневнике можно считать порожденными разыгравшимся воображением человека, интересующегося всякими древностями и поддавшегося некоторым суевериям. Что касается странных событий в заброшенной церкви на Федерал-хилл, проницательный ум, не колеблясь, объяснит их каким-либо шарлатанством, с которым в сознательной или бессознательной форме связан был Блейк.

В конце концов, он был писатель и живописец, отдавший свое творчество мифам, снам, ужасам и предрассудкам, непрестанно изобретавший призрачные и нечистые сцены. Прежнее его пребывание в городе, когда он посетил странного старца, не менее его самого преданного оккультным и запретным познаниям, закончилось смертью и пламенем; должно быть, какой-то отвратительный инстинкт вновь выгнал его из собственного дома в Милуоки. Он не мог не знать о старинных легендах, несмотря на то, что дневник утверждает обратное, и смерть его скорее всего в самом зачатке пресекла какой-то грандиозный обман, что должен был обрести литературное воплощение.