Гастон Леру - Призрак оперы

– Как бы то ни было, – продолжал Моншармен, – зал неплохо смотрится для проклятого места.

Ришар молча указал на толстую даму вульгарного вида, одетую в черное, которая сидела в самом центре зала в окружении двух мужчин с деревенскими физиономиями в драповых рединготах.

– Это еще что за публика? – удивился Моншармен.

– Это моя консьержка со своим супругом и братом.

– Ты дал им билеты?

– Конечно. Она ни разу не была в Опере – сегодня в первый раз, а поскольку теперь ей придется приходить сюда каждый вечер, я хотел, чтобы она привыкла.

Моншармен не понял, и Ришар объяснил ему, что решил взять свою консьержку, которой он всецело доверял, на место мадам Жири.

– Кстати, насчет мадам Жири, – заметил Моншармен. – Ты знаешь, что она собирается подать на тебя жалобу?

– Кому? Призраку?

Опять этот призрак. Моншармен почти забыл о нем.

Неожиданно дверь ложи распахнулась, и вбежал испуганный режиссер.

– Что такое? – изумленно уставились на него директора, не ожидавшие увидеть его здесь посреди спектакля.

– Простите, но дело в том, что друзья Кристины Даэ устроили заговор против Карлотты. Она в ярости.

Ришар нахмурился, но в этот момент поднялся занавес, и директор досадливо махнул рукой. Когда режиссер удалился, Моншармен наклонился к Ришару.

– Разве у Даэ есть друзья?

– Да, – ответил тот и указал взглядом на первую ложу, в которой сидели только двое.

– Граф де Шаньи?

– Да, и он так настойчиво рекомендовал ее мне, что если бы я не знал, что он покровительствует Сорелли…

– А кто этот юноша рядом с ним?

– Его брат, виконт.

– Ему было бы лучше остаться дома: у него такой больной вид.

Сцена взорвалась веселым пением. Музыкой опьянения. Звоном бокалов.

Студенты, горожане, солдаты, девицы и матросы весело кружились перед кабачком с вывеской, изображавшей Бахуса. Появился Зибель.

Кристина Даэ великолепно смотрелась в одежде травести, которая подчеркивала ее свежесть и соблазнительную беззаботную грацию. Сторонники Карлотты приготовились к тому, что вот-вот раздастся восторженная овация, которая и станет сигналом к боевым действиям противника. Однако этого не случилось.

А когда на сцену вышла Маргарита и спела всего лишь две строчки из своей партии во втором акте:

Карлотту встретили оглушительными криками «Браво!». Это было настолько неожиданно и неуместно, что зрители, не посвященные в тайну, недоуменно переглянулись, но и второй акт прошел спокойно. Некоторые, очевидно, информированные лучше, решили, что скандал разразится во время исполнения «Кубка Фульского короля», и поспешили за кулисы предупредить Карлотту.

В антракте директора пошли разузнать насчет заговора, о котором сообщил режиссер, но скоро вернулись, пожимая плечами и чертыхаясь по адресу сплетников. С порога им бросилась в глаза коробка английских конфет, лежавшая на бархате перил. Они тут же опросили билетерш, но никто не мог объяснить, откуда и каким образом в ложе появились конфеты. Вернувшись в ложу, они увидели рядом с коробкой лорнет и обменялись долгим взглядом. Им было не до смеха. В их памяти всплыло все, что рассказывала мадам Жири, и вдруг они почувствовали какое-то движение воздуха в ложе, похожее на сквозняк… Не проронив ни слова, они опустились в кресла.

Тем временем на сцене появился сад. С букетом роз в руке Кристина начала петь арию Марты и, подняв голову, вдруг заметила сидевшего в своей ложе виконта де Шаньи. Голос ее тут же изменился, зазвучал как-то неуверенно и глухо, задрожал от волнения.

– Странно, – обронил вслух один из друзей Карлотты. – В прошлый вечер она пела божественно, а сегодня спотыкается. Опыта нет, вот в чем дело.

Закрыв лицо руками, виконт плакал. Граф, обычно холодный и сдержанный, сердито кусал усы и хмурил брови. То, что он не мог скрыть охватившие его чувства, говорило о том, что он сильно разгневан. И он действительно был в ярости. Он видел, в каком удрученном состоянии вернулся его брат из короткого таинственного путешествия, и случившийся после этого разговор отнюдь не успокоил графа, который, теряясь в догадках, попросил Кристину Даэ о встрече. Девушка, к его неприятному удивлению, ответила, что не может принять ни его, ни его брата, и он усмотрел в этом дьявольский расчет. Он не мог простить Кристине то, что она заставила Рауля страдать, более того – не мог простить Раулю, что тот страдает из-за Кристины. Все-таки напрасно он принял такое участие в этой девушке, тем более что прошлый ее триумф был полной для всех неожиданностью и скорее всего случайностью.