Гастон Леру - Призрак оперы

– Вот плутовка, – проворчал граф, гадая, на что рассчитывал этот северный ангел, не имевший, как говорили, ни друзей, ни покровителей.

Прикрывая руками детские слезы, обильно лившиеся из глаз, Рауль думал лишь о письме, которое получил сразу после возвращения в Париж, в котором Кристина, предательски бросившая его в Перросе, писала:

«Дорогой мой друг, милый товарищ моего детства, наберитесь мужества и не пытайтесь больше встречаться со мной. Если Вы хоть чуточку любите меня, сделайте это ради той, которая никогда Вас не забудет… Особенно прошу никогда больше не приходить в мою артистическую. Речь идет о моей жизни. И о Вашей тоже. Ваша маленькая Кристина».

Размышления графа прервал гром аплодисментов. На сцену вышла Карлотта.

Действие в саду шло своим чередом.

Когда Маргарита закончила балладу о Фульском короле, раздались восторженные крики, а после арии о драгоценностях последовали громкие овации.

С этого момента Карлотта, уверенная в своем голосе и своем успехе, уверенная в своих сидевших в зале друзьях, запела с опьяняющей страстью. Теперь это была уже не целомудренная Маргарита, а пылкая Кармен. Дуэт с Фаустом предвещал новый взрыв аплодисментов, когда вдруг произошло… нечто чудовищное!

Фауст опустился на колени и запел:

Маргарита отвечала:

И в этот момент… в этот самый момент случилось, как я уже сказал, нечто невероятное.

Зал поднялся, подхваченный единым порывом. Оба директора в своей ложе не смогли сдержать крика ужаса… Зрители переглянулись, будто спрашивая друг у друга причину такого неожиданного явления… Лицо Карлотты выражало сильнейшую муку, в глазах горело безумие. Она только что допела фразу «Скорей, скорей к нему на грудь!», взяла дыхание для следующей и… застыла в оцепенении.

Из горла певицы, из этого совершенного инструмента, который еще ни разу не подводил Карлотту, из этого сложнейшего аппарата, которому для божественности недоставало лишь огня небесного – ибо только этот огонь потрясает и возносит души, – так вот, из этих уст выскочила… жаба!

Уродливая, отвратительная, мерзкая, брызжущая слюной, злобно квакающая жаба!

Как она туда попала? Как оказалась на языке? С согнутыми лапками, готовая прыгнуть еще выше, еще дальше, она выскочила прямо из гортани и… «квак!».

Ква! Ква! Ох, этот ужасный «квак!».

Вы, разумеется, понимаете, что жабу как таковую никто не видел, но – о, ужас! – ее все услышали. Квак!

Весь зал передернулся от отвращения. Никогда еще ни одна земноводная тварь, живущая в самых глухих болотах, не разрывала ночь более мерзким звуком.

В первый момент никто в это не поверил. Сама Карлотта стояла потрясенная, прижав руки к груди. Ударившая у ног молния удивила бы ее меньше, чем эта жаба, выскочившая изо рта. И кроме того, молния не нанесла бы ущерба ее чести, тогда как жаба, соскочившая с языка, обесчещивает певицу навсегда. Некоторые умирали после подобного испытания.

Да и кто мог поверить в такое?.. Она прекрасно спела «Скорей, скорей к нему на грудь!». Пела она, как всегда, без усилий, с такой легкостью, с какой вы обычно произносите: «Добрый день, мадам, как вы себя чувствуете?»

Мы не собираемся отрицать, что есть самонадеянные певицы, которые, обуреваемые гордыней и не рассчитав своих возможностей, стремятся достичь голосом высот, недоступных им с самого рождения. Тогда природа в наказание посылает им жабу, которая с противным кваканьем выскакивает у них изо рта. Это всем известно. Но кто же мог подумать, что Карлотта с ее голосом, покрывающим по меньшей мере две октавы, «выдаст жабу»?

Разве можно забыть ее пронзительные контр-фа, ее незабываемые стаккато в «Волшебной флейте»? Многие до сих пор вспоминают «Дон Жуана», где она пела Эльвиру, и эта партия стала оглушительным триумфом, благодаря потрясающей си-бемоль, на которую оказалась неспособна даже донна Анна. Что же тогда означало кваканье, и могла ли сама певица поверить своим ушам?

В этом было что-то неестественное, какое-то колдовство. Эта жаба пахла паленым. Бедная, несчастная, уничтоженная Карлотта!..

Шум в зале возрастал. Если бы на месте Карлотты оказалась другая певица, ее бы освистали, но зрители знали и любили Карлотту и теперь были ошеломлены и испуганы. Точно такой ужас они испытали бы, если бы стали свидетелями катастрофы, уничтожившей руки Венеры Милосской.