Гастон Леру - Призрак оперы

Это была ложа как ложа, как все остальные, и ничем не отличалась от своих соседок.

Моншармен и Ришар, веселясь и подсмеиваясь друг над другом, принялись обшаривать всю мебель, приподнимать чехлы, переворачивать кресла, обратив особое внимание на то, в котором обычно сидел «голос». Однако оно оказалось обыкновенным добротным креслом, в котором не было ничего сверхъестественного. Короче говоря, это была самая рядовая ложа с красным ковром на полу, с красной же обивкой по стенам, с креслами и перилами, обитыми красным бархатом. С величайшей тщательностью ощупав ковер и не обнаружив ничего подозрительного, они спустились в бенуар, расположенный ниже ложи № 5 рядом с первым левым выходом из оркестровой ямы, но и там не нашли ничего заслуживающего внимания.

– Эти негодяи попросту насмехаются над нами! – вскричал Фирмен Ришар. – В субботу мы оба будем слушать «Фауста» в ложе номер пять.

Однако в субботу утром в своем кабинете директора нашли очередное письмо от П. О. следующего содержания:

«Уважаемые директора!

Итак, вы объявили мне войну? Если вы еще хотите мира, вот вам мой ультиматум. Он заключается в четырех пунктах:

1. Верните мне мою ложу; я желаю, чтобы она была в моем полном распоряжении, начиная с этого момента.

2. Партию Маргариты будет петь сегодня Кристина Даэ. Не волнуйтесь за Карлотту: она заболеет.

3. Я рассчитываю на услуги мадам Жири, своей билетерши, которую вы немедленно восстановите на работе.

4. Передайте мне письменное уведомление через мадам Жири о том, что вы, по примеру ваших предшественников, принимаете мои условия, включая пункт о ежемесячном содержании. Позже я дам вам знать, в какой форме будет происходить выплата.

В случае вашего отказа я снимаю с себя всю ответственность за то, что произойдет нынче вечером во время представления «Фауста». С приветом, П. О.».

– Как он мне надоел! – взревел Ришар, потрясая кулаками и с грохотом опуская их на стол.

В это время зашел администратор Мерсье.

– С вами хочет поговорить Лашеналь. Дело, кажется, срочное, и он чем-то потрясен.

– Кто такой Лашеналь? – нахмурился Ришар.

– Наш старший берейтор.

– Как! Наш старший берейтор?

– Да, сударь, – объяснил Мерсье. – В Опере несколько берейторов, и Лашеналь у них старший.

– Чем же он занимается, этот берейтор?

– Руководит конюшней.

– Какой конюшней?

– Нашей конюшней, сударь, конюшней Оперы.

– Разве в Опере есть конюшня? Честное слово, впервые слышу! И где она находится?

– В подвалах, со стороны Ротонды. Это очень важная служба, ведь у нас двенадцать лошадей.

– Двенадцать! Но для чего столько?

– Для выездов в «Еврейке», «Пророке» и прочих операх нужны дрессированные лошади, которые не боятся сцены. Берейторы должны их обучать. А Лашеналь – большой мастер. Это бывший директор конюшен Франкони.

– Очень хорошо… Но что ему нужно?

– Не знаю. Но я ни разу не видел его в таком расстройстве.

– Пусть войдет.

Вошел Лашеналь, нервно постукивая по сапогу хлыстом.

– Добрый день, господин Лашеналь, – вежливо сказал Ришар. – Что у вас стряслось?

– Господин директор, я прошу вас выставить за дверь всю конюшню.

– Как! Сразу всю конюшню?

– Я имею в виду не лошадей, а конюхов.

– Сколько их у вас, господин Лашеналь?

– Шестеро!

– Шесть конюхов! Не слишком ли много?

– Столько назначил нам секретариат Изящных искусств, – вставил Мерсье. – И все они – протеже правительства, так что я хотел бы знать…

– Плевал я на правительство! – отрезал Ришар. – Нам нужно не более четырех конюхов на двенадцать лошадей.

– Одиннадцать, – поправил старший берейтор.

– Двенадцать! – повторил Ришар. – Администратор сказал мне, что у нас их двенадцать.

– Было двенадцать, но с тех пор, как украли Цезаря, осталось одиннадцать!

И Лашеналь еще раз хлестнул себя по сапогу.

– Украли Цезаря?! – воскликнул администратор. – Цезаря! Белого коня для «Пророка»?

– Другого такого нет, – мрачно заявил Лашеналь. – Уж я-то за десять лет у Франкони достаточно повидал лошадей. Такого больше нет. И вот его украли.

– Как же так?

– Я ничего об этом не знаю. Никто не знает. Вот поэтому я и прошу выгнать всех конюхов.

– А что они сами говорят?

– Несут какую-то чушь… Одни обвиняют актеров, другие – консьержа администрации.