Филиппо Томмазо Маринетти - Стальной альков

Я последовал за своей красавицей, решившей заняться распаковкой багажа. Нежный укус сзади в шею. Затем я раздел её. Я приступил к делу томно, со всеми ласками, которыми отличаются венецианские любовники, и с воркованием птицы, проклинающей свою клетку, молящей о свободе и не знающей иного неба, кроме отражающегося в чашке с водой. Я ошеломил её поцелуями и бесконечными ласками. Я овладевал ею снова и снова, пылко, порывисто, теряя рассудок. Потом я остановился. Я швырнул на диван душу, служившую мне до тех пор, и вытащил наружу другую из глубины своего существа.

Необходимо, подумал я, с научной точностью и со сладострастием гурмана оценить приз, приготовленный для меня судьбой.

Я мягко заставил замолчать Розину, стремившуюся рассказать мне о трусливой глупости своего мужа нотариуса, педантичного германофила, пораженца, уклонившегося от отправки на фронт, несмотря на свои 25 лет, отличное здоровье, и сказал ей:

– Дорогая Розина, ты слишком прекрасна, чтобы скрываться под сорочкой, сними её. Я хочу тщательно проанализировать твою красоту и сделать набросок.

Я вскочил с постели, схватил свою записную книжку, поудобнее уложил обнажённую Розину:

– Закрой глаза. Хорошо!.. теперь открой!

Удивительные глаза. Роговица слегка голубоватая, с мельчайшими кровеносными сосудами в уголках, утопающая в странной сладкой золотистой наливке. Чёрный зрачок, окружённый тёмным золотом…

Розина поражена, сдерживая свою радость, она бросает мне сверкающий и лукавый взгляд, великолепно сочетающийся с улыбкой. Это расцветающая подвижная улыбка, открывающая мелкие свежие белые острые зубы. Мне приходит на ум юная Мадонна Рафаэля, только более горячая, страстная, за стёклами быстрого лимузина.

Я люблю маленькие пылкие крепкие груди. У Розины они, наоборот, немного тяжеловатые и слегка материнские. Но красивый купол живота великолепен. Под пупком едва заметный перпендикулярный спуск, маленькая, еле намеченная тропинка, теряющаяся в треугольной тени между бёдрами, ещё более восхитительными. С крепкими мускулами, скрытыми под нежной плотью. Прекрасные мягкие и новые подушки с упругими пружинами мускулов.

Но Розину раздражает такая скульптурная эстетика. Снова поцелуи, снова ласки и новая пауза с неизбежной болтовнёй о муже, которого Розина называет теперь испорченным пассатистом и другом проституток.

Наш диалог прерывается прыжком Зазà, которой захотелось свернуться клубком между нами.

Моя походная собачка не знакома с женщинами. Она всегда жила среди солдат и ей определённо не нравится растекающийся аромат плоти. Она предупреждает меня лаем, призывая к древнему целомудрию. Я прогоняю её, она прыгает обратно. Тогда я отдаю её денщику в коридор.

Я уже достаточно вознаграждён. Я выпил маленькими глотками и со вкусом просмаковал все лакомые блюда на этой постели, сервированной как королевский стол.

На эскизе в моём блокноте мягкая нежность двух прядей волос, скрывающих маленькие уши Розины, я чувствую, как в моём сердце поднимается целый океан мыслей, и вот уже мой дух скользит по волнам, под парусами, в которые дует упрямый ветер небесной чистоты.

В заключение я говорю Розине:

– Я никогда не смогу тебя забыть, потому что ты истинная дочь нашей верной Пьяве и нашей победы!

Затем добавляю:

– А также дочь предсказывающей луны!

Так, выйдя на балкон, я приветствовал луну, коварно светившую 27 октября над Карсо, тогда совершенно жёлтую, возможно для того, чтобы окрасить австрийские знамёна.

Часом позже она сопровождает нашу коляску, катясь в вышине, огромная луна, жирная, белая и счастливая. Новая компания, охваченная радостью победы. Проезжаем через Секкью [49] Секкья (Secchia ит.) – река в северной Италии, протекающая, в основном по территории области Эмилия-Романья. , также охваченную лунной радостью.

– Не ищи меня, не пиши мне, я сама напишу тебе, – бормочет Розина, обнимая меня. Мой муж такой ревнивый, он убьёт тебя!

Я понимаю, что Розина начинает превращать своего отсиживающегося в тылу мужа в храбреца.

– Не ищи меня, меня, – повторяет Розина, – я приеду к тебе в Милан.

Я не слушаю её. Я думаю о том, чтобы придать моей следующей поэме кипение и серебристый блеск Секкьи, нежно текущей почти в моём сердце. Высокие виноградники, подвязанные к широким охватывающим их рукам тутовника, своими огромными чёрными тенями наводят меня на размышления. Старый возница едет, покачивая мягкой фетровой шляпой в такт полнокровной полной луне. Мне хочется поторопить лошадь. Я устал от наслаждения. Постукивание колёс повозки пробуждает во мне пневматический ритм моей будущей бронемашины, новой возлюбленной ради приближения будущей победы.