Филиппо Томмазо Маринетти - Стальной альков

В 10 часов бомбардировка, начавшаяся в полтретьего ночи, полностью прекращается. Валь Сил0 вновь обретает свою альпийскую душу, до краёв наполненную тишиной, наивную, нежную, тоскующую. Однако вскоре наполняется совершенно неожиданным гулом. Это вчерашний оркестровый кортеж, марширующий, с ожесточением гремя литаврами, издавая резкие жестяные неприличные звуки. К ним присоединяются две гитары и кларнет. Дирижёр безумствует, неистово жестикулируя; кажется, что он шутовски управляет душой Родины, всё ещё взволнованной страшным финалом, в котором толпы австрийцев будут убиты и поглощены пузатыми и жадными пушками.

Я засыпаю в бараке обессиленный, удовлетворённый. Свинцовый сон.

В полдень меня разбудили два наших орудийных залпа, в то время как мне казалось, что это Гьяндуссо стучит в мою дверь. Сквозь сон я кричу «Войди-и-те!» Я принял канонаду за безобидный стук в дверь, настолько глубок был мой сон.

Три дня спустя автомобиль, в котором был генерал Монези, останавливается перед бараками нашего отделения. Он входит, весёлый. Отличные новости. С уверенностью победоносного генерала, сообщив мне, что он был на футуристическом вечере в Брешии, рассказывает о провалившемся плане австрийцев, которые надеялись прорваться, разгромив все наши укрепления (Форт Корбин, Чима Арде, Чезуна), достигнув Ченджо, а затем в обход выйти к Пао. Наши утраченные позиции в Тонале отвоёваны. Азиаго, Граппа держатся. Мы потеряли часть Монтелло, где стоят главные силы австрийцев, которые удаётся сдерживать.

Генерал Монези уходит под проливным дождём, в то время как плотный туман расходится, разорванный в клочья ветром, поднимающим с Валь Д'Астико неиссякаемый облачный котёл. Наши 75-е никогда не молчат, и их снаряды летят с шипением водной торпеды.

Птоо!… фиссссс

Пто! Пто! Пто! фиииии

Птоо! Птоо! Птоо! фиииии

19 июня на заре я встречаю весёлую и кокетливую Зазà с листом бумаги в зубах, в сопровождении её нового кавалера Лиго, смешного пёсика, помеси пуделя и выродившегося бульдога. Невероятно подвижный, гарцующий как лошадка, рыжий как Зазà, но безостановочно вертящийся, с изящной мордочкой со странным розовато-чёрным носом, водянисто-серыми глазами, грациозный, смышлёный, оживлённый, уже очень немолодой. Всегда готовый к случке. Он заигрывает с Зазà и вырывает у неё лист бумаги. Я подхватываю листок на лету и читаю: «Бюллетень Диаса – 9011 австрийских пленных и около 300 захваченных австрийских пулемётов. Наши войска отбивают Монтелло и отбрасывают австрийцев к Пьяве».

Вечером 21 июня я наблюдаю и руковожу ходом буровзрывных работ по установке нового барака. Трое артиллеристов сгрудились вокруг стержня, вбитого в складку скалы. Кувалда, зажатая в грубых руках, пролетает мимо моей головы, каждый раз наверху сверкая розовым в последних косых лучах солнца. Второй артиллерист то и дело засовывает в отверстие скребок, чтобы убрать пыль. Я аккуратно вставляю сабулит [35] Сабулит – напоминающее аммонал взрывчатое вещество, использовавшееся в итальянской армии в годы Первой мировой войны. , капсулу и фитиль. Всем отойти на 50 метров. Артиллерист поджигает фитиль и отбегает

Тум Тум ПРААНГ

Затем звук шумного, шу-у-умного падения обломков. Зазё лаяла и скакала, в то время как прибыл запыхавшийся ординарец-велосипедист. Капитан прочёл и передал мне приказ выступить в Скандиано [36] Скандиано (итал. Scandiano) – город в Италии, в провинции Реджо-нель-Эмилия области Эмилия-Романья. , чтобы присоединиться к подразделению бронированных автомобилей, к которому я был приписан.

22 июня, отправляясь из Валь Силà пешком, в сопровождении беспрестанно болтавшего денщика Гьяндуссо, я внезапно ощутил, как в моих ногах вновь ожила опьяняющая эластичнейшая походка Карсо [37] В сентябре 1917 г. во время одиннадцатой битвы при Изонцо итальянцами была одержана небольшая победа на Карсо. . По сторонам спускавшейся вниз улицы громоздились английские крупнокалиберные орудия, которые чистили, припевая, высокие светловолосые батарейцы в колониальных касках и с голыми руками. Эти суровые, слегка приглушённые голоса моряков из-за Ла-Манша контрастировали с мягкими благоухающими дуновениями летнего ветра, устало овевавшего бескрайнюю венецианскую равнину, внизу, под Ченджо.

Моя собачка Зазà вертела задом, лаяла, приглашая меня припустить бегом. Я побежал вслед за ней вдоль по улице. Гора полностью изменила свою форму после бомбардировки. Я остановился, потрясённый горячим и пылким видением широко раскинувшейся передо мной Родины, вздымавшей, казалось, просторную грудь равнины, татуированной линиями улиц и ворсистой от деревьев, которые солнце глазировало золотистой испариной. Город и деревни были её талисманами.