Уильям Уилки Коллинз - Когда опускается ночь

Эта картина словно бы вынудила и меня посмотреть наверх – на верхушку балдахина. Она оказалась унылой и неинтересной, и я снова поглядел на картину. Сосчитал перья на шляпе молодого человека – они рельефно выделялись: три белых, два зеленых. Рассмотрел тулью шляпы – коническую, вроде тех, какие, по расхожему мнению, любил Гай Фокс [13] Гай Фокс (1570–1606) – английский дворянин, участник заговора против короля Якова I в 1605 г. . Мне стало интересно, на что же он смотрит. Едва ли на звезды – такой сорвиголова не мог быть ни астрологом, ни астрономом. Наверняка на высокую виселицу, где его вот-вот повесят. Заберет ли палач себе эту коническую шляпу и пышные перья? Я еще раз пересчитал перья: три белых, два зеленых.

Пока я предавался этому весьма познавательному интеллектуальному занятию, мысли мои сами собой потекли в другую сторону. Лившийся в комнату лунный свет напомнил мне некую лунную ночь в Англии – ночь после веселого пикника в одной валлийской долине. Мне вспомнились все подробности поездки домой, все прелестные пейзажи, которые в лунном свете становились еще прелестнее, хотя я много лет и не думал об этом пикнике, впрочем если бы я пытался вспомнить его нарочно, то наверняка не вызвал бы в воображении почти ничего из той сцены, давно канувшей в прошлое. Какая из всех чудесных способностей, которые подсказывают, что на самом деле мы бессмертны, глаголет высшую истину красноречивее, чем память? И вот я лежу в незнакомом доме самого подозрительного свойства, в непонятном и даже опасном положении, – казалось бы, все это должно сделать совершенно невозможным холодные упражнения в воспоминаниях; и тем не менее я вспоминаю – против воли – места, людей, разговоры, мельчайшие обстоятельства всякого рода, которые, по собственному убеждению, забыл навсегда и которые едва ли мог бы вспомнить осознанно, даже если бы все к этому располагало наилучшим образом. И какая же причина вмиг привела к столь странному, сложному, загадочному результату? Всего лишь несколько лучей лунного света, упавших в окно моей спальни.

Я все думал о пикнике, о веселой поездке домой, о сентиментальной юной леди, которая, конечно же, процитировала «Чайльд Гарольда» [14] «Паломничество Чайльд Гарольда» – поэма английского поэта Джорджа Гордона Байрона. – ведь была луна. Я полностью погрузился в эти сценки и утехи прошлого, и вдруг нить, на которой были подвешены мои воспоминания, с треском порвалась, и мое внимание вернулось к событиям настоящего, причем даже острее прежнего, – и я обнаружил, что снова всматриваюсь в картину, не зная зачем и почему.

Что я высматривал?

Боже милосердный! Разбойник надвинул шляпу на глаза! Нет! Шляпа исчезла! Где ее коническая тулья? Где перья – три белых, два зеленых? Их нет! И что же за сумрачная пелена на месте шляпы и перьев скрывает теперь его лоб, глаза, руку, козырьком приложенную ко лбу? Неужели кровать сдвинулась?

Я повернулся на спину и посмотрел вверх. Я безумен? Пьян? Сплю и вижу сон? У меня снова кружится голова? Или верх балдахина и правда опускается – медленно, плавно, бесшумно, ужасно – всем своим весом, всей шириной и высотой опускается прямо на меня, лежащего внизу?

У меня кровь застыла в жилах. Все мое тело охватил смертельный, парализующий холод, и я повернул голову на подушке и решил проверить, действительно ли движется балдахин, посмотрев на человека на картине.

Одного взгляда в ту сторону было достаточно. Тусклый, черный, пыльный край оборки надо мной уже опустился вровень с его поясом. Я все смотрел, не дыша. И увидел, как сама фигура и полоса рамы под фигурой плавно и медленно – очень медленно – исчезают за опускающейся оборкой.

От природы я отнюдь не робок. В жизни мне не раз и не два грозили опасности, и я ни на миг не терял самообладания; но когда меня наконец осенило, что балдахин и правда движется, плавно и неуклонно опускается на меня, я мог всего лишь беспомощно дрожать, оцепенев от ужаса, под этим жутким убийственным механизмом, который все приближался и приближался, готовый задушить меня.

Я смотрел вверх, не двигаясь, не дыша, не издавая ни звука. Свеча окончательно догорела и потухла, однако лунный свет заливал комнату по-прежнему. Вниз, вниз, не останавливаясь, без единого шороха опускался на меня балдахин, а ужас словно бы приковывал меня все прочнее и прочнее к тюфяку, где я лежал, – вниз, вниз опускался балдахин, и вот уже душный запах подкладки проник мне в ноздри.