Валери Ларбо - Детские

– Кого же позвать?

Я собиралась сказать „Кесслер “, но что-то в ее взгляде меня остановило. Мне показалось, она прочла мои мысли и ждет ответа, чтобы надо мной посмеяться. Поэтому я назвала неуспевающую ученицу из своего класса, которая была взбалмошной и глупой и порой меня задирала…

Целыми месяцами жизнь моя полнилась заботами о том, чтобы увидеть Розхен, надеждами, что представится случай и я смогу оказать ей большую услугу. Но я была слишком застенчива, чтобы оказывать ей знаки внимания.

Но именно тогда, когда я ее не видела, я чувствовала ее ближе всего. Сказала ли я вам, что она была отличницей? Да, в тот самый год она получила все мыслимые награды в классе. Только из-за этого я хотела бы сама стать отличницей. Но я была не в состоянии приспособиться к систематическому труду. Я восхищалась ею, восхищалась тем, что в одно и то же время она была и милой, беззаботной девочкой, и прилежной воспитанницей. Какое будущее ей уготовано? Она станет выдающимся ученым или известной артисткой; ее красота и талант покорят весь мир; я же, пребывая во мраке, стану возлюбленной ее подругой, наперсницей, которой она поверяет самые сокровенные мысли. Я гордилась тем, что лю блю ее.

Во время летних каникул я гостила у друзей моих родителей, там служила горничная родом из Бадена. Я делала все, чтобы как-нибудь с нею сблизиться, – хотела выведать у нее, как по-немецки звучат некоторые выражения. Родители были изумлены и разгневаны, что я постоянно верчусь возле этой девушки. В конце концов однажды она сказала мне, что в Южной Германии, если хотят назвать девочку по имени Роза ласково, чаще говорят „Розель “.

Когда вновь начались занятия, я проделала опыт.

Однажды вечером, когда Роза Кесслер шла мимо по коридору, где мы были с нею одни, я прошептала:

– Розель, майн Розель…

Она обернулась и подошла, обеспокоенная, сурово глядя мне прямо в лицо:

– Откуда ты это знаешь?

Взяла меня за руку. Я ответила голосом, который от волнения стал вдруг до комичного мрачным:

– О! Я многое знаю.

– Неужели?

Она глядела на меня пристально. Казалось, она рассержена. Я же пьянела от ее присутствия. Настал момент сказать, что ей не стоит меня опасаться, что мое самое большое желание – подружиться с нею. Но я не осмелилась – это бы выглядело как любовное признание! Я надеялась, она хотя бы заметит, с какой нежностью я на нее смотрю. Я дарила ей эту нежность. К тому же я была уверена, что она обо всем знает. Может, ей хватит храбрости сказать: „Да“. Большего мне и не требовалось. Одну долгую минуту мы смотрели друг на друга, не отводя глаз, молча. Она первая опустила глаза, смутившись. Я упустила свое счастье. Она отняла руку, по-дружески меня хлопнула и пошла прочь, нескладно буркнув:

– Вот негодница!

Но я в этот последний миг чувствовала, что Роза Кесслер – сама нега, покорность, сладостность. Чувствовала, что, если бы я могла окликнуть ее настойчиво, она бы вернулась; и я бы могла поставить ее перед собой на колени, просто так, ради удовольствия. И я чувствовала, что ей нужна моя дружба. Да, она была взрослее меня и, тем не менее, нуждалась в моей защите. В ней было слишком много ласки, она была словно прекрасный цветок, который любой прохожий может примять. Ей грозила опасность; я не знала, какая имен но, – я оказалась от нее так далеко! Опасность была неминуема; ей грозило что-то ужасное, мерзкое. Но мне не хватило храбрости окликнуть ее. И те волшебные дни миновали.

Смотря на нее – юную, чистую, полную света, который будто идет изнутри, приливает к лицу, излучая саму невинность, – я думала: „Люблю тебя! Ты – примерная воспитанница. Скоро мы станем подругами. Никто об этом не знает, но я шла на такие хитрости, столько раз притворялась, чтобы они не могли ни о чем догадаться! Мы подружимся, будем умницами, будем прилежно слушаться наших наставниц, и ты всегда будешь невинна и счастлива, потому что я буду тебя любить!“

Да, я сумею сказать ей все это, прямо сейчас, на выходе из класса… Порой я бежала к ней, но вдруг останавливалась, дыханье сбивалось, сердце выпрыгивало из груди, в голове мутилось. И я откладывала попытку. Обстоятельства всегда складывались не особо благоприятно. О ночи, когда я тихо звала Розхен, давясь от рыданий!

В тот год, незадолго до Рождества, из пансиона уехала мадемуазель Шписс. Шел слух, что ее уволили из-за неподобающего поведения с девочками. Но никто в точности не знал, о каких именно девочках речь. Как раз тогда одна из старших решила превратить меня в козла отпущения. Она заставляла меня стоять под снегом или прыгать по всему двору на одной ножке. Я никак не могла защититься. Даже сейчас не могу защититься, если кто-то смеется надо мной или хочет обидеть, – жизнь так ничему меня и не научила. И ведь я даже не могу сказать, что ненавидела ту девочку из старших классов, я терпела, ждала, когда все это ей надоест. Единственным отмщением было для меня думать, что я мучаюсь больше от отвращения, которое она во мне вызывала, нежели от ее злых поступков. Но как же мне было стыдно, что ко мне так относятся, перед Розхен! И я делала вид, будто все игра, которую мы придумали вместе с той взрослой девочкой. Та была настолько глупа, полагая, будто я не понимаю, что происходит, и подличала еще сильнее, а я была совершенно несчастна.