Валери Ларбо - Детские

Тогда простуженные и те, кому надо было сменить повязку, вставали и цепочкой шли за учительницей в сестринскую. Розхен полагался отвар, к тому времени предписали его и мне.

Почти каждый вечер, возвращаясь из сестринской и подходя к карцеру, мадемуазель Шписс кричала:

– Кесслер! Вы опять болтаете на построении? Прошу вас в карцер! Ждите, сейчас вернусь… Какая непослушная!

Попасть в карцер было наказанием, которого страшились все маленькие девочки. Мне никогда не приходилось там оказаться, для меня это было бесчестьем, несмываемым пятном. Розхен же шла туда по своей воле и даже с улыбкой. Я восхищалась ее спокойствием и бесстыдством, почти что геройством. Когда же она выходила из карцера, то даже не была заплаканной. А такая растяпа, как я, на ее месте не могла бы и на глаза никому показаться.

Однажды вечером мне даже почудилось, она нарочно говорит слишком громко и дурно себя ведет, возвращаясь из сестринской. Она как будто умышленно бросала мадемуазель Шписс вызов, напрашиваясь, чтобы ее заперли в карцере.

В другой вечер, когда она выбралась из карцера и шла к дортуару, одна из старших обняла ее за талию и что-то шепнула на ухо. Розхен дышала ей прямо в лицо, они глядели друг на друга и хохотали. Меня пронзила тогда острая боль, и я едва сдержалась, чтобы не закричать. На лице старшей читалось какое-то дьявольское выражение; Розхен прислонялась к ней – на щеках румянец, рот приоткрыт, глаза сверкают от влаги. Всю ночь я не могла уснуть.

Я еще с ней не заговаривала. Я думала, она упрямая гордячка и даже немного „туповата“, как мы говорили. Мысль о том, что она разгадала тайну, была для меня невыносима.

К тому времени я уже так сильно к ней привязалась, что это, вероятно, могло показаться старшим смешным. Я гордилась, что меня зовут Роз – почти так же, как и ее; чтобы походить на нее, я начала подписывать задания „Роза Лурден“, поэтому наша наставница сочла меня легкомысленной. Я вся была во власти этого имени, была влюблена в него; мне казалось, оно создано именно для нее – для этой смешливой светловолосой девочки…

Однажды я воспользовалась длинным перерывом в три часа, чтобы подняться в дортуар Розы Кесслер, где надела ее сменную блузу. (В учебные дни недели мы носили черные блузы, застегивавшиеся на спине и скрывавшие под собой прочую одежду.) Это было настоящее приключение – я помню все в малейших подробностях. Помню три высоких окна – трех строгих дам в белом, охранявших эту пустыню постелей. Сквозь их впалые глазницы внутрь проникало простершееся над городком безропотное небо, ложившееся синеватыми лужицами на вощеный паркет. Как же забилось сердце, когда я затворила за собой дверь! Я метнулась тогда к раздевалке. Там я была спасена. Сняла свою блузу и надела ее. Я впервые надевала чужую вещь; тогда я не предполагала, что это станет моей профессией. Внезапно я услышала в дортуаре какой-то шум. Я вышла из раздевалки навстречу опасности. Ничего не стряслось – я не до конца закрыла задвижку, и дверь отворилась. Бросившись туда, я изо всех сил на нее навалилась. В просвете я заметила, что кто-то из девочек узнал о моей тайне, тогда у меня мелькнула мысль об убийстве. Я вернулась в раздевалку… О, это свидание с черной блузой маленькой воспитанницы! И ведь я обещала себе рассказать вам все без тени смущения!

Я прижимала эту ткань к себе, наслаждалась ею, утыкалась в нее лицом. Я взяла также узкий кожаный ремешок; Розхен написала на белой изнанке свое имя. Едва касаясь, я дважды или трижды целовала его. Я собиралась подпоясаться им, но вдруг представила, как выгляжу со стороны. И все мне показалось таким смешным, что я быстро накинула собственную блузу, а ремешок и блузу Розхен повесила обратно на крюк и бегом спустилась во двор. Там под ручку с одной из взрослых прогуливалась Роза Кесслер. Я увидела ее рассеянный взгляд и ощутила покой и счастье. И даже, проходя мимо, осмелилась посмотреть ей прямо в лицо и чуть улыбнуться.

Однажды вечером после каникул мне было очень тоскливо, и мадемуазель Шписс встретила меня в коридоре в тот самый момент, когда я уже была готова заплакать. Она была хорошей; она сжалилась надо мной и сказала:

– Мне нужно подняться в комнату, присмотришь за моим бюро.

(У нее был небольшой кабинет между учебных классов). Я ответила:

– Да, мадемуазель.

– Хорошо. Садись здесь… Если тебе скучно, я велю позвать одну из твоих приятельниц, она составит тебе компанию.

– О! Да, мадемуазель.