Луи Куперус - О старых людях, о том, что проходит мимо

По приезде в Гаагу она попрощалась с Хью и пообещала держать его в курсе дела, умоляя не быть слишком суровым и не устраивать сцен. Он дал слово и отправился в гостиницу. Дома она застала мужа.

– Расскажи, как умер господин Такма, – попросила она.

Стейн вкратце рассказал ей, как все произошло, и добавил:

– Я его душеприказчик.

– Ты? – удивилась Отилия. – А почему не Лот как муж Элли?

Стейн пожал плечами и подумал, что она неискренна, задавая этот вопрос.

– Не знаю, – холодно сказал он. – Так распорядился господин Такма. Впрочем, я в любом случае буду все делать вместе с Лотом. Лот приедет уже послезавтра. Сегодня тело уложат в гроб, а завтра похороны.

– Не дожидаясь Лота?

– Доктор Тиленс сказал, что откладывать похороны нежелательно.

Отилия не рассказала, что из Англии с ней приехал Хью, и пошла выпить кофе в опустевший дом на Маурицкаде. Она расцеловалась с Аделью Такма, державшейся молодцом, хотя у нее перед глазами все еще стояли красные буквы, точно выцветшие кровавые иероглифы. Отилия Стейн попросила Адель проводить ее в спальню, чтобы взглянуть на господина Такму. Она увидела его в приглушенном белом свете – старческое белое лицо в обрамлении серебряного веночка седых волос на белой подушке, с опущенными веками, и кожа вокруг носа и рта казалась пожелтевшим пергаментом. Она тихонько заплакала, ломая руки. Она очень любила господина Такму, и он тоже всегда был к ней нежен. Как отец… как отец. Таким она его всегда знала. Рара Деркса она никогда не видела. Он, господин Такма, был ей отцом. Он ласкал и баловал ее в детстве, и позднее всегда помогал, если она нуждалась в деньгах… Если он ее порой укорял, то всегда очень мягко – за то, что играла своей жизнью; именно это выражение он употребил, и когда она разводилась в первый раз, с Паусом, и во второй раз, с Тревелли. Она помнила все: что было на Яве, что было в Гааге. Пауса он очень любил, Тревелли нет, Стейна после всего, что произошло, считал все же добрым малым… Да, он мягко упрекал ее за то, что она не умела быть хозяйкой своих страстей, и всегда искренне заботился о ней… Она будет скучать без него, вспоминая их встречи в гостиной в доме maman и те нередкие случаи, когда она по утрам приходила к нему в кабинет и он давал ей несколько банковских билетов со словами:

– Не говори никому…

Он никогда не рассказывал, что он ее отец, и она всегда звала его «господин Такма». Но догадывалась… а сейчас чувствовала это точно… Эта доброта, последняя в ее жизни, ушла навсегда.

Вечером она вернулась в этот дом вместе со Стейном, пришел также доктор Тиленс, чтобы присутствовать при укладывании тела в гроб. Нет, сказала танте Адель, она совсем не боится ночевать в доме покойного, и служанки тоже не боятся, прошлой ночью все прекрасно спали. И на следующий день – день похорон – танте Адель оставалась абсолютно спокойна. Доктора Рулофса она встретила без эмоций; доктор пыхтел и стонал, положив руки на толстый асимметричный живот; сначала собирался пойти вместе со всеми на кладбище – но у него не хватило бы на это сил, так что он остался с Аделью. Пришли Дерксы: Антон, Харольд и Даан, пришел Стейн, д’Эрбур пришел вместе с зятем Фритсем Ван Вейли, пришли также женщины: Отилия Стейн, тетушка Стефания, тетушка Флор, Ина и блондиночка Лили; женщины остались вместе с доктором Рулофсом и танте Аделью, хранившей ледяное спокойствие. Когда похоронная процессия отошла от дома, женщины завели разговор о том, как им жалко grand-maman , и старый доктор разрыдался. Это было ужасное зрелище, когда древний старик – бесформенная туша, безвольно сидящая на стуле, – рыдал, приговаривая: так-так… ах да! – но Адель хранила спокойствие. Отилии Стейн это не удавалось: она горько плакала, и все понимали, что она оплакивает отца, хотя никто даже потихоньку не произнес это слово.

На следующее утро у Стейна была назначена встреча с нотариусом. Вернувшись домой, он сказал жене:

– Адель получает в наследство тридцать тысяч, а вы с Элли каждая по сто тысяч.

Отилия заплакала.

– Какой он был добрый! – говорила она сквозь рыдания. – Какой он был добрый!

– Но мы с нотариусом подумали, Отилия, что ради maman надо, чтобы о наследстве было как можно меньше разговоров.

– Он признал меня как свою дочь…

– Дело не в том, что признал. Он оставил тебе половину своего состояния, пополам с Элли, а доля Адели высчитана отдельно.

– Да, – сказала Отилия, – хорошо.