Бенджамин Дизраэли - Сибилла

— Он ее так и не передал, — отозвался отец. — Его пытали, а потом повесили.

— Он в сонме святых, — произнесла Монахиня.

— Хотел бы я увидеть человеческий сонм, — сказал Стивен, — где не осталось бы жестокости, а всё потому, что прекратились бы грабежи.

— Ты должен помочь нам вернуть наши земли, Стивен, — подала голос Монахиня. — Отец, если это когда-нибудь произойдет, обещай, что я смогу возвести там обитель для благочестивых женщин.

— Мы не забудем нашей старинной веры, — ответил ее отец, — это единственное древнее достояние, которое мы сберегли.

— Не понимаю, — сказал Стивен, — как же вы упустили из виду эти бумаги, Уолтер?

— Тут вот какая штука, друг мой: они никогда не были моими — я только видел их, но ни разу не держал в руках. Бумаги принадлежали моему отцу, и он ревностно оберегал их. Отец был мелким йоменом, поднялся в годы войны, сколотил капиталец — но всегда страстно желал, чтобы, согласно старинному обычаю, эти земли были нашими. Тогда-то его и взял в оборот этот Хаттон — я слышал, он хорошо управился со своей работой; само собой, отец совершенно не считался с расходами. В День святого Мартина {263} будет двадцать пять лет, как он добился приказа о праве: {264} его загнали в угол, но не сломили. Только вскоре после этого он умер; дела свои отец оставил в большом беспорядке: он заложил землю под этот приказ, да ведь цены были уже не те, что в годы войны. Долги набежали такие, что вовек не расплатишься. У меня не было средств, чтобы содержать ферму. Сделаться работником на той земле, которая однажды была нашей собственностью, — нет, до такого я бы не опустился. Я тогда как раз женился — приходилось крутиться изо всех сил. Я был наслышан о новом производстве, на котором изрядно платят, — и ушел из родных краев.

— А бумаги?

— Я о них и не думал вовсе или же думал с омерзением, как о причине моей погибели. Но знаешь, когда ты зашел на днях и открыл передо мной книгу, в которой было написано, что последним аббатом Марни был некий Уолтер Джерард, забытое чувство снова заклокотало во мне — и я уже не мог удержаться от рассказов о том, как мои предки сражались при Азенкуре {265} , хотя сам я — всего лишь смотритель на фабрике мистера Траффорда.

— Славное древнее семейство, приверженцы славной и древней веры, — произнесла Монахиня, — и да будут благословенны эти люди!

— У нас есть причина благословлять их, — заметил Джерард. — С ними я понял, до чего же это замечательно — работать на благородного человека; что до моей дочери, благодаря им она получила воспитание в святых стенах и стала такой, какая она есть.

— Такой, какая она есть, ее создала природа, — тихо, но с чувством в голосе сказал Стивен. Потом он продолжил уже громче и отрывистей: — Так что же этот Хаттон? Вы знаете, где он теперь обитает?

— Больше я о нем не слышал. Правда, через год после смерти отца я наводил кое-какие справки, но этот малый уехал из Моубрея, и никто не мог сказать мне, в каком направлении. Наверняка жил на деньги от нашей тяжбы и исчез вместе с нашими надеждами.

После этого наступило молчание — каждый погрузился в свои думы, тем более что ласковая ночь и мерцание звезд настраивали на размышления.

— Кажется, поезд шумит, — сказала Монахиня.

— Это встречный, — успокоил ее отец. — У нас в запасе еще четверть часа — поспеем как раз вовремя.

С этими словами он направил пони в сторону огоньков, обозначавших остановочный пункт железной дороги, которая в этом месте пересекала равнину. Времени хватило как раз на то, чтобы вернуть хозяину на станции одолженного пони и купить билеты; прозвонил колокол, возвещая прибытие поезда, и уже через несколько минут Монахиня и ее спутники направились в Моубрей, до которого было два часа езды.

До полуночи оставалось еще два часа, когда они прибыли на вокзал Моубрея, находившийся в четверти мили от города. Вся работа давно прекратилась; великолепные небеса, ясные и безоблачные, балдахином укрыли город — обитель дыма и тяжкого труда; повсюду высились темные колонны фабричных труб, четко выделявшиеся на фоне пурпурного неба; несколько разрозненных звезд неподвижно сияли над верхушками этих вытянутых, сужающихся кверху громад.

Путешественники направились в предместье и добрались до стены, что окружала обширный сад. Когда они подходили к ней, взошла луна и, скользнув лучом по верхушкам деревьев, осветила высокие двойные ворота и калитку в одной из створок. Джерард позвонил в колокольчик. Калитка быстро отворилась.