Дебаты подошли к концу, голоса разделились. Мистер Уоррен проголосовал за министра. Бёрк во всеуслышание осудил его; король произвел Уоррена в баронеты.
Сэр Джон Уоррен заключил выгодный (по крайней мере, для него) брачный союз: он женился на дочери ирландского графа; стал одним из друзей короля; поддержал лорда Шелбурна, затем отрекся от лорда Шелбурна; еще тогда он сумел понять, что если кого и следует держаться, так это мистера Питта, — и примкнул к его партии. Сэр Джон Уоррен купил еще одно поместье, прибрал к рукам еще один округ. Он быстро становился крупной фигурой. На протяжении всех дебатов по Индийскому вопросу он вел себя тихо; правда, однажды, подтверждая правоту мистера Гастингса, которым глубоко восхищался, он осмелился сделать мистеру Фрэнсису замечание по вопросу, фактическая сторона которого была ему доподлинно известна. Он думал, что это совершенно безопасно. Впредь он не заговаривал на эту тему. Уоррен понятия не имел, на что способен мстительный гений и какова мощь его озлобленного ума. Бёрк отплатил Набобу за голос, который принес тому титул баронета. Этот оратор не упустил своего шанса: туманными намеками и роковой осведомленностью в данной сфере потревожил он тайну, что лежала на совести индийского авантюриста.
Впрочем, еще одно поместье и еще один округ послужили Уоррену утешением за это небольшое злоключение, а во времена Французской революции, к великому облегчению сэра Джона, Индийский вопрос окончательно вышел из сферы общественного внимания. Наш Набоб из верных приверженцев мистера Питта сделался его близким другом. Правда, остряки прознали, что Уоррен некогда был официантом — и не было конца эпиграммам Фицпатрика и шуточкам Хэйра; {251} впрочем, мистера Питта ничуть не интересовало происхождение его сторонников. Напротив, сэр Джон относился к числу людей, из которых министр и думал выстругать свою плебейскую аристократию; к тому же он использовал своего друга как разведчика перед проведением более масштабных операций, и в одно прекрасное утро Набоб проснулся ирландским бароном.
В жалованной грамоте свежеиспеченный барон значился как лорд Фитц-Уорен, чьи норманнские корни и связь со старинным семейством пэров, которые носили эту фамилию, обнаружили в Геральдической палате {252} . Фицпатрик и Хэйр собрали богатый урожай, но публика быстро ко всему привыкает и к тому же весьма легковерна. Новый барон не обращал внимания на насмешки, ибо работал уже для потомства. Памятование о том, что он, официант с Сент-Джеймс-стрит, был пожалован дворянским титулом, скрашивало любые досады; помогало ему и волевое решение обеспечить своих детей еще более высоким статусом среди горделивых аристократов нашей державы. Так что он получил высочайшее дозволение унаследовать имя и герб своих предков, а заодно и их титул.
Злые языки утверждали, будто сэр Джон обязан своим продвижением тем деньгам, которые он одалживал министру, — но это была клевета. Мистер Питт никогда не брал взаймы у своих друзей. Правда, однажды, чтобы спасти свою коллекцию книг, он принял тысячу фунтов от человека, которому в благодарность даровал высокий чин и стремительное продвижение по службе; этот самый человек пробился в министры, а уж после смерти мистера Питта принялся отстаивать свои права — и таки выудил тысячу фунтов из описанного имущества своего величественного патрона. Увы, мистер Питт в подобных делах всегда предпочитал другу ростовщика — и до последнего дня занимал деньги под пятьдесят процентов.
Набоб скончался раньше министра, но прожил достаточно долго, чтобы претворить в жизнь свою заветную мечту. За два года до смерти ирландский барон незаметно превратился в английского вельможу и, не привлекая внимания общества (благо, все пасквили Фицпатрика и остроты Хэйра были давно забыты), официант из клуба на Сент-Джеймс-стрит самым естественным образом занял свое место в Палате лордов.
Огромное поместье покойного лорда Фитц-Уорена располагалось подле Моубрея, деревни, которая по большому счету ему же принадлежала; подле нее он возвел готический замок — под стать духу предков и норманнской фамилии. Моубрей стал одним из тех местечек, которые за долгие годы войны из практически безвестных деревушек превратились в крупные и процветающие промышленные города. Последнее обстоятельство, как заметила леди Марни, быть может, несколько и подпортило атмосферу прекрасного замка, однако утроило доходы его владельца от сдачи земли в аренду. Этим наследным владельцем стал Альтамонт Бельведер (названный так в честь своей матушки) Фитц-Уорен, лорд Фитц-Уорен. Человек небесталанный, хоть и не обладавший дарованием своего отца, он был чересчур, не по способностям, напичкан знаниями (весьма распространенное горе). Новый лорд Фитц-Уорен был самым аристократическим созданием из ныне живущих. Он целиком и полностью, безоговорочно уверовал в свою родословную; его герб был вытравлен на каждом окне, вышит на каждом кресле, вырезан везде, где только можно. Вскоре после смерти отца он женился на девушке из герцогского рода, и та родила ему сына и двух дочерей, которые при крещении получили имена, заимствованные из старинных архивов Фитц-Уоренов. Его сына, который в будущем действительно мог бы прославить семейство, звали Валенс; дочерей — Джоан и Мод. Единственное, чего, видимо, недоставало для славы рода, так это высокого положения в обществе, — и богатый вельможа, имевший в распоряжении шесть мест в Палате общин {253} , никак не терял надежды занять его. Лорд Фитц-Уорен стремился пополнить ряды английских графов. Однако преемники мистера Питта обладали огромной властью; они полагали, что Фитц-Уорены и без того слишком быстро добились успеха; ходили слухи, будто король далеко не в восторге от нового лорда, что Его Величество находит этого человека напыщенным и претенциозным или, проще говоря, дураком. Преемникам мистера Питта двадцать лет удавалось руководить страной, и они крепко стояли на ногах в течение всего этого времени; однако, сколь ни прекрасно было их руководство, сколь ни благоволила им фортуна, они столь же неизбежно, как и все прочие, попадали в затруднительные ситуации, когда требовалось привлечь на свою сторону безучастных или же вознаградить преданных. Лорд Фитц-Уорен прекрасно понимал, как можно использовать подобные обстоятельства; просто невероятно, до чего сознательным и добросовестным становился он во время Вальхеренской экспедиции {254} , Манчестерской бойни {255} , бракоразводного процесса королевы {256} . Каждая препона на пути правительства была еще одной ступенькой для торговца избирательными округами. Старый король сошел со сцены, а Георга IV вполне устраивал показной шик, присущий великому норманнскому лорду. Фитц-Уорен стал своим человеком в Коттедже {257} , а когда его обитателям потребовалось шесть голосов для Каннинга {258} , установил свои правила, и одним из условий, благодаря которым мы получили гениального министра, было возведение лорда Фитц-Уорена в пэры Англии с присвоением ему титула графа де Моубрея из Моубрейского замка.
Читать дальше