— Берт! — крикнул Мэнни. — Марта! Поднимайтесь!
Берт шевельнулся, сел, протирая глаза. Из бухты донесся очередной полный отчаяния крик.
— Там, — указал Мэнни.
Берт повернулся, увидел перевернутую лодку и две головы — мужскую и женскую.
— Святый Боже! — выдохнул Берт. — И что они там делают? — Он толкнул Марту. — Просыпайся. У нас кораблекрушение.
Лодка не двигалась, лишь чуть поворачивалась, когда фигурки начинали перемещаться. На глазах Мэнни мужчина оттолкнулся от лодки и поплыл к берегу. Плыл он медленно, каждые тридцать секунд останавливался, кричал и махал рукой. После каждой остановки уходил под воду и выныривал в фонтане брызг.
— Ой-ой-ой, — покачал головой Берт. — Он ее бросает!
Берт уже стоял, Марта рядом с ним, оба смотрели на бухту. От берега мужчину отделяли добрых триста ярдов. Его крик, взмах рук и уходы под воду дважды в минуту вызывали серьезные опасения, что он не сумеет преодолеть это расстояние. Женщина, оставшаяся у лодки, тоже изредка вскрикивала, зло и пронзительно, и ее крики неслись вслед мужчине над поблескивающей гладью воды.
Наконец Мэнни смог разобрать, что кричит мужчина: «Au secours! Je noye, je noye!» [221] Помогите! Тону, тону! ( фр .)
Мэнни почувствовал, как в нем поднимается раздражение. Тихий, спокойный день, млеющая под солнцем бухта и этот сильный голос, эти громкие крики: «Я тону!» Прямо какая-то мелодрама, в которой актер явно переигрывал. Он подошел к Берту и Марте.
— Похоже, все у него получится, — сказал Берт. — Гребок отличный.
— Потом ему придется оправдываться, — добавила Марта. — Надо же — бросил подружку.
Мужчина снова ушел под воду. Вроде бы задержался там дольше обычного, и Мэнни почувствовал, что во рту у него пересохло. Он не отводил взгляда от того места, где исчез мужчина. Но вот пловец вынырнул, буквально выпрыгнул из воды, сверкнув голыми руками и плечами, молочно-белыми на фоне синей воды. Под водой он снял рубашку, и скоро она появилась на поверхности, надувшись пузырем. Мужчина закричал вновь. Теперь уже не оставалось сомнений, что обращается он именно к ним, стоящим на дамбе. Мужчина вновь поплыл, тяжело взмахивая руками.
Мэнни осмотрел пляж и территорию яхт-клуба, заставленную вытащенными из воды, поднятыми на блоки «куликами». Ни одной лодки, которой он мог бы воспользоваться, ни даже длинной веревки. Прислушался к ударам молотка, которые они слышали, когда пришли. Только тут он понял, что удары эти давно прекратились, еще когда они воздавали должное курице и вину. С другой стороны бухты, перед бело-красными домиками, он тоже не увидел ни пловцов, ни рыбаков, ни даже играющих на берегу детей. Во всем этом мире камня, песка и моря в солнечный день, уже клонящийся к вечеру, остались только они трое, женщина, уцепившаяся за перевернутую лодку, издающая пронзительные злые крики, и полуголый мужчина, который боролся с водой, медленно удаляясь от своей подруги.
«Почему это не произошло в августе?» — с раздражением подумал Мэнни. Он посмотрел на легкие волны, мерно бьющие в основание стены. Отлив продолжался, глубина заметно уменьшилась, до трех-четырех футов, из воды тут и там торчали скалы и бетонные глыбы. До поверхности футов пятнадцать и, если прыгать, обязательно угодишь или на скалу, или на бетон.
В смущении Мэнни повернулся к Марте и Берту. Марта щурилась, лоб ее прорезали морщины, она рассеянно грызла ноготь, словно школьница, столкнувшаяся со сложной задачей. Во взгляде Берта читался легкий интерес, он словно наблюдал выступление акробата в третьеразрядном цирке.
— Чертов болван! — вырвалось у Берта. — Если знаешь, что с парусом не управишься, нечего отплывать так далеко от берега.
— Французы… — пожала плечами Марта. — Они думают, что им море по колено. — Она продолжала грызть ноготь.
Мужчина опять что-то крикнул им.
— И что будем делать? — спросил Мэнни.
— Отругаем кретина, когда он выберется на берег, за то, что он никудышный моряк, — ответил Берт.
Мэнни всмотрелся в пловца. Движения его замедлились, и после каждого гребка он вроде бы глубже уходил под воду.
— Не думаю, что он дотянет до берега.
— Тем хуже для него, — ответил Берт.
Марта промолчала.
Мэнни с трудом сглотнул. «А ведь потом меня замучает совесть, — сказал он себе. — За то, что я стоял и смотрел, как человек тонет».
Другая картинка возникла перед его мысленным взором. Резкая и отчетливая: он, Берт и Марта перед французским полицейским, который в фуражке сидит за столом и что-то записывал перьевой ручкой в маленький блокнот.
Читать дальше