Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— Моя жена, так же как и ваша, считала, что я стремлюсь укоротить свою жизнь. Началось все с медового месяца, когда я упал на соревнованиях по скоростному спуску — не рассчитал свои силы, пошел на риск… — Слова, сдерживаемые с того самого времени, как они с Трейси расстались, хлынули из него потоком. — К несчастью, на ее глазах разбились два моих товарища-парашютиста, я прыгал вместе с ними. Я вовсе ее не обвиняю, как и вы, вероятно, не обвиняете Еву, но она хотела отнять у меня именно те минуты, в которые я чувствовал, что жить стоит. Если бы я уступил ей и сохранил наш брак, все равно он превратился бы в вечную пытку.

— У каждого из нас своя пагубная страсть, — сказал Хеггенер. — У вас, у меня, у Евы, у вашей жены. Мы живем этими страстями, и они же приводят нас к гибели. Через них мы выражаем себя, хотя порой нас понимают превратно. Мать Евы, так же как и ее брат, покончила с собой. По словам отца, в детстве, когда Еве в чем-то отказывали, с ней случалась истерика, а порой она убегала из дома, и ее приводила обратно полиция. Боюсь, дело тут в наследственности, но трудно сказать, какова роль самих генов, а какова — обстоятельств, благодаря которым тот или иной ген проявляет себя и приводит к беде. Бывают продолжительные затишья, когда Ева весьма сдержанна, а в ее душе подспудно нарастает напряжение. Это периоды красоты и спокойствия. Но она всегда готова к бегству, как в детские годы. Если она сорвется, я знаю, она погибнет сама и погубит меня. Будь я абсолютно честен, я в первый же день посоветовал бы вам уехать. Ева находится на грани сумасшествия. «На грани» — не то слово. Временами она теряет разум, потом приходит в себя. Я удерживаю ее изо всех сил. Психиатры, стационары, столь дорогие, что никто не называет их истинным именем — психушки. Вы, мой бедный друг, — средство, которое решили испробовать в этом году. Наверно, я эгоист. Сейчас я должен посоветовать вам сесть в набитый вещами автомобиль, который стоит у порога, и уехать отсюда навеки. Но я этого не сделаю. Возможно, вам не спасти Еву, но меня вы спасаете. Я не виноват в том, что вы оказались в Грин-Холлоу. Вас прислало само Провидение. И у вас, опять-таки благодаря Провидению, нашлись, видно, свои причины здесь задержаться. Поэтому пусть все остается как есть.

Он решительным движением поставил на карточный столик бокал и поднялся.

— Я был бы вам крайне признателен, если бы вы согласились на следующей неделе отвезти меня в Нью-Йорк в больницу.

— Конечно. — Майкл встал.

— Да, — обыденным тоном произнес Хеггенер, — чуть не забыл. Я обещал показать вам, где спрятан револьвер.

Он подошел к изящному инкрустированному письменному столику, нажал сбоку потайную кнопку, и один из ящичков выдвинулся. Хеггенер взял револьвер, лежавший на фланельке.

— Посмотрите, где находится кнопка, — сказал он, держа оружие на ладони. — Револьвер заряжен, предохранителя у него нет, поэтому, если он вам понадобится, будьте осторожны.

Он легко покрутил пальцем смазанный барабан.

— Ева, между прочим, о нем не знает. — Хеггенер аккуратно положил «смит-вессон» на место и задвинул ящичек. — Это единственное оружие в доме, я не любитель случайных домашних дуэлей. Да, вот еще что — вы не доберетесь до револьвера, если не сможете попасть в дом. Пожалуйста, пройдемте со мной.

Майкл последовал за ним в маленькую библиотеку, примыкавшую к гостиной. У него на глазах Хеггенер снял со стены небольшую картину, за которой скрывался встроенный сейф. Он набрал нужный код, открыл дверцу и вытащил маленький ключ.

— Это от входной двери. — Хеггенер протянул ключ Майклу. — Ева крайне небрежна с ключами, поэтому мне приходится держать здесь запасной.

Он повесил картину на место.

Они вернулись в гостиную, и Хеггенер сказал:

— Не забудьте виски. Надеюсь, наше гостеприимство не покажется вам слишком обременительным.

Он сдержанно кивнул и удалился, предоставив Майклу самостоятельно выбираться из дома.

Майкл разбирал в коттедже свои вещи, когда в комнату без стука вошла Ева. Дверь оставалась незапертой, ключ торчал в замке. Он услышал, как скулит в машине собака. Шел дождь, капли барабанили по стеклу. Ева была в красном плаще с капюшоном. Она казалась застенчивой и по-деревенски чувственной пастушкой, сошедшей с полотна Ватто, и уж никак не сумасшедшей. Майкл подумал — а вдруг психически больна вовсе не Ева, а признавшийся в убийстве элегантный велеречивый старик, который хранит в своем доме с белыми колоннами заряженный револьвер. Возможно, Хеггенер коварно втягивает его в какую-то безумную игру и сейчас, самодовольно посмеиваясь, радуется той легкости, с какой ему удалось провести доверчивого незнакомца.