Они прыгнули с высоты семь тысяч двести футов, один за другим. На высоте три тысячи пятьсот футов мужчины встретились, взялись за руки, образовали правильную звезду и стали расходиться. Олдридж должен был раскрыть парашют последним. Сначала все шло по плану, но по причине, которая так и осталась неразгаданной, третий человек сразу же раскрыл свой парашют, Олдридж столкнулся с куполом на скорости сто двадцать пять миль в час, смял его и врезался в товарища. По заключению врача, оба погибли мгновенно, и им не пришлось пережить ужаса падения, за которым в отчаянии наблюдали Майкл и второй спортсмен, беспомощно покачивающиеся на стропах и лишенные возможности что-либо предпринять, а также Маккейн, сидевший за штурвалом.
Она хоть не плакала, думал Майкл, когда они медленно возвращались в Нью-Йорк по дороге, изрезанной полуденными тенями, и то хорошо. Он взял Трейси за руку. Она не ответила на его пожатие и отвернулась к окну.
— Прости меня, — сказал Майкл.
— Помолчи немного, — попросила она, — пожалуйста.
Дома он налил себе виски, затем спросил жену, не хочет ли и она выпить, но Трейси только покачала головой, прошла в спальню и, не раздеваясь, прямо в пальто, словно ее знобило, легла на кровать.
Майкл задремал в кресле, поставив бокал на столик, и проснулся, лишь когда в комнату вошла Трейси, которая так и не сняла пальто и платок. Он никогда не видел ее такой бледной.
— Ты ведь больше не будешь этим заниматься, правда?
— Не знаю, — сказал он. — Может, и буду. Через неделю. Или через год.
— Через неделю? — изумленно повторила она. — Что ты за человек?
— Этого я и сам не знаю.
— Разве ты не любишь меня?
— Люблю. Но я не могу любить тебя и жить со страхом.
— Что ты хочешь доказать?
— Ничего. А может, все. Время покажет.
— Ты никогда не говорил мне об этом.
— Просто разговор не заходил.
— Теперь зашел.
— Прости, дорогая. Я не могу ничего тебе обещать.
— Я думала, тот человек был твоим другом.
— Он был моим другом. Но случись такое со мной, через неделю он прыгнул бы снова.
— Раб своего мачо, — высокомерно сказала она.
— Дело не в этом.
— Тогда в чем же?
Он пожал плечами:
— Когда я пойму это до конца, обязательно тебе скажу.
Она присела напротив него. В комнате горела одна лампа, и та в дальнем углу, лицо Трейси оставалось в тени, лишь глаза поблескивали. Она сдерживала слезы. Трейси была женщиной с характером.
— Майкл, мне надо тебе что-то сказать.
Голос ее звучал ровно, бесстрастно, и Майклу стало тревожно.
Пока Майкл спал в кресле, ему снилось, что Трейси ушла от него и он ищет ее сначала в пустой квартире, затем выходит на темную улицу и успевает увидеть лишь мелькнувшее за углом платье.
— Ты хочешь сказать, что уходишь от меня?
— Нет, — глухо ответила Трейси. — Как раз наоборот. С завтрашнего дня я перестаю принимать пилюли. Я хочу ребенка.
Майкл встал, медленно, не говоря ни слова, подошел к окну, посмотрел вниз. В свете уличного фонаря он заметил старушку с палочкой, которой помогали выйти из такси. Неотвратимость старости, близость смерти — и надо же было ему увидеть все это в тот самый момент, когда речь шла о появлении на свет маленького человека.
— Ну что ты молчишь? — спросила Трейси.
Он обернулся, сделал попытку улыбнуться.
— Надо подумать. — Майкл подошел к ней, наклонился и поцеловал в макушку. Она не шевельнулась. — Согласись, все это довольно неожиданно.
— Что же тут неожиданного? Ты можешь исчезнуть в любой миг. Вот так. — Трейси щелкнула пальцами, и в тиши комнаты раздался звук, похожий на треск ломающейся льдины. — Не хочу остаться одна — совсем одна. И вообще, мы женаты уже три месяца. Мне двадцать девять. Тебе тридцать. Ты вполне можешь не дожить до тридцати одного года. Сколько лет было твоей матери, когда ты родился?
— Какое это имеет значение?
— Сколько?
— Двадцать три.
— Вот видишь.
— Жизнь с тех пор изменилась.
— Жизнь меняется ежесекундно. Однако это не мешает людям рожать детей. — Трейси пересела на диван. — Иди ко мне, сядь рядом.
Он опустился на диван возле жены. Ее знобило. Он не должен поддаваться, подумал Майкл, как бы тяжело ей ни было.
— Я погубил свою мать, — серьезно сказал он. — Мне кажется, она умерла так рано из-за меня. Она никогда не признавалась в этом даже себе, но, думаю, она знала, что я ее ненавижу.
— Да, дети — сознательный риск.
— Притом необязательный, — сказал он. — Насколько мне известно, в Америке нет закона, принуждающего обзаводиться потомством. — Он вздохнул. — Я был жалким, замученным ребенком. В двенадцать лет думал о самоубийстве.
Читать дальше