Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Крокетт и Мэнихен вышли вместе. Крокетт спешил на встречу с третьей — текущей — женой мистера Паулсона.

— Счастливо, Флокс. Сегодня недурно поработали, — бросил он, садясь в «ланчию», и, напевая, сорвался с места.

Мэнихен сел в «плимут» и задумался о порядке действий. Наконец он решил, что сперва следует сделать главное, и со скоростью пятьдесят пять миль в час поехал домой, чтобы сообщить миссис Мэнихен о предстоящем разводе.

Наверху, у себя в квартире, Тагека Кай сидел в кресле и рисовал в блокноте аккуратные идеограммы. Через некоторое время он нажал на кнопку, и в комнату вошел слуга.

— Джеймс, — обратился к нему Тагека Кай, — я хочу, чтобы завтра ты заказал по пятьсот граммов диокситетрамерфеноферрогена-14, 15 и 17. И пятьсот белых мышей. Нет, пожалуй, лучше тысячу.

— Да, сэр, — сказал Джеймс.

— И еще, Джеймс. — Тагека небрежно махнул рукой. — Соедини меня с японским посольством в Вашингтоне. Я буду говорить лично с послом.

— Да, сэр, — сказал Джеймс и снял трубку.

«Напирай на жалость, дорогуша, — вспомнила она, нажимая на кнопку звонка. Именно эти слова произнес Берт, когда звонил ей из Лондона. — Они клюют на жалость. Намекни на самоубийство. Но с этим нельзя пережимать. Если хочешь, упомяни меня. Все знают о моих проблемах даже в Женеве, так что к тебе отнесутся с большим сочувствием. Я уверен, все будет хорошо. Три мои приятельницы прошли через это, а теперь живут и не тужат».

Берта, конечно, отличало многословие, но, с другой стороны, он был достаточно хорошо знаком с нравами и обычаями пятнадцати стран. И везде мог помочь попавшим в беду. Им очень интересовалась полиция нескольких крупных городов. Берт знал очень много фамилий и адресов, и многим хотелось, чтобы он поделился кое-какой информацией. Думая о Берте, о его стремлении помочь, она заулыбалась, стоя в темном коридоре перед запертой дверью. Послышались шаги. Дверь открылась. Она вошла.

— Сколько вам лет, миссис Маклайн?

— Тридцать шесть, — ответила Розмари.

— Вы, разумеется, американка.

— Да.

— Где вы живете?

— В Нью-Йорке. — Она решила не говорить ему, что владеет французским. Пусть думает, будто она совершенно беспомощна. Несчастная женщина, затерявшаяся в чужой стране.

— Вы замужем?

— Развелась пять лет назад.

— Дети?

— Дочь. Восемь лет.

— Ваше нынешнее состояние… какой у вас срок?

— Шесть недель.

— Вы уверены? — По-английски он говорил совершенно правильно, без малейшего акцента: учился в Пенсильвании. Невысокий, моложавый, в строгом костюме, аккуратно подстриженные каштановые волосы. Уютный кабинет, выдержанный в коричневых тонах. И лицо, напоминающее керамическую маску. Дверь он открыл сам: обходился без секретаря. Стены украшали дипломы на нескольких языках. Уличный шум в кабинет не проникал. День выдался солнечный. Печали она не испытывала.

— Абсолютно.

— Ваше самочувствие?

— Физически… — Она замялась. Лгать смысла не было. — Физически… полагаю, все у меня в порядке.

— Мужчина?

— Я бы предпочла не говорить о нем.

— К сожалению, я вынужден настаивать на более подробном ответе.

Фантазии.

Мы собирались пожениться, но он погиб в автокатастрофе. Под лавиной. Я вовремя узнала, что у него плохая наследственность: среди ближайших родственников сплошь психи. Он католик, итальянец, женат. В Италии, как вам известно, разводы запрещены. И потом, я хочу жить в Нью-Йорке. Он индус. Обещал жениться на мне и исчез. Он шестнадцатилетний мальчишка и еще ходит в школу.

Абсурд. Сплошной абсурд.

Психиатр сидел в своем коричневом кабинете, терпеливо ожидая, когда ему начнут лгать.

— Он женат. — Правда. — Счастлив в браке. — Скорее всего правда. — У него двое маленьких детей. Он гораздо моложе меня. — Абсолютная правда.

— Он знает?

— Нет. — Абсурд тоже имеет свои пределы. Нелепый уик-энд в горах с мужчиной, которого она встретила впервые в жизни, который не очень-то и понравился, которого больше не хотелось видеть.

Женщиной она была разборчивой, такого никогда раньше себе не позволяла и знала наверняка, что повторения не будет. Но нельзя же цепляться за мужчину, который на десять лет моложе, и вырывать его из семьи. Не может она рыдать, словно школьница, и, всхлипывая, твердить, что ее соблазнили. А все потому, что снежная буря на двое суток отрезала их отель от остального мира. Вульгарно, знаете ли. И сохранился ли у нее его адрес? В последнее утро он записал его на листке, это она помнила. Сказал, если она окажется в Париже… Но ей ужасно хотелось спать, ее радовало, что он наконец уйдет, короче, она не могла утверждать, что положила этот листок в сумочку. С его рабочим адресом. Семья — это святое. Французы.