Ганс Фаллада - Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

И Анна заупрямилась:

– Ульрих подумает, что нам это не по карману, Отто. Решит, ты, мол, зарабатываешь сущие гроши.

– Мне без разницы, кто что подумает, – отвечал Квангель. – Не стану я из-за этого снимать деньги со счета.

Анна поняла: сказано окончательно и бесповоротно. Она промолчала, как всегда, подчинилась, хоть и слегка обиделась, что муж снова не посчитался с ее чувствами. Но скоро забыла обиду, продолжая их большое общее дело.

Через полгода после получения первой открытки комиссар Эшерих, поглаживая свои песочные усы, стоял перед картой Берлина и красными флажками помечал точки, где были обнаружены квангелевские послания. Теперь флажков набралось сорок четыре; из сорока восьми открыток, написанных и подброшенных Квангелями за полгода, лишь четыре не попали в гестапо. Да и эти четыре вряд ли передавали на предприятиях из рук в руки, как надеялись Квангели, а, едва прочитав, с ужасом порвали, смыли в канализацию или сожгли.

Дверь открывается, входит начальник Эшериха, обергруппенфюрер [25]СС Пралль:

– Хайль Гитлер, Эшерих! Почему это вы грызете усы?

– Хайль Гитлер, господин обергруппенфюрер! Из-за автора открыток, Домового, как я его называю.

– Да? Почему же Домовой?

– Сам не знаю. Просто пришло в голову. Может, потому, что ему нравится пугать людей.

– Есть успехи, Эшерих?

– Да как вам сказать, – протянул Эшерих, задумчиво глядя на карту. – Судя по распространению, он окопался где-то к северу от Александерплац, там открыток больше всего. Однако восток и центр тоже вполне охвачены. Юг вообще нет, на западе, чуть южнее Ноллендорфплац, найдено две штуки – должно быть, иногда он бывает там по делам.

– Короче говоря, от карты пока толку мало! Таким манером мы ни на шаг не продвинемся!

– Подождем! Через полгода, если Домовой до тех пор не совершит промашки, карта скажет нам куда больше!

– Полгода! Хорошенькое дело, Эшерих! Вы намерены позволить этой свинье еще полгода подрывать устои, а сами и дальше будете тихо-спокойно втыкать свои флажки!

– В нашем деле главное терпение, господин обергруппенфюрер. Ну вроде как сидишь в засаде и караулишь оленя. Надо ждать. Пока он не появится, стрелять нельзя. Зато когда появится, я выстрелю, будьте уверены!

– Эшерих, я только и слышу: терпение, терпение! Вы что, полагаете, у нашего руководства и правда хватит терпения? Боюсь, скоро нам очень не поздоровится. Сами подумайте, сорок четыре открытки за полгода, то есть за неделю к нам попадают примерно две штуки, начальство-то в курсе. Меня спрашивают: ну так как? Почему никто еще не схвачен? Чем вы, собственно, занимаетесь? Флажки втыкаем да в потолок плюем, отвечаю я. И получаю по шапке и приказ в течение двух недель взять этого типа.

Комиссар Эшерих усмехнулся в песочные усы.

– А вы даете по шапке мне, господин обергруппенфюрер, и официально приказываете взять его в течение недели!

– Не скальтесь как идиот, Эшерих! Из-за такого дела, дойди оно, к примеру, до Гиммлера, можно самую замечательную карьеру угробить, и, возможно, однажды в концлагере Заксенхаузен мы с вами помянем недобрым словом времечко, когда еще могли втыкать красные флажки.

– Без паники, господин обергруппенфюрер! Я старый полицейский и знаю, тут ничего лучше не придумаешь, можно только ждать. Пусть эти умники сами предложат, как изловить нашего Домового. Так ведь и они наверняка не знают.

– Эшерих, не забывайте, если сорок четыре открытки попали к нам, то, значит, как минимум столько же, а может, и больше сотни ходят сейчас по Берлину, сеют недовольство, подстрекают к саботажу. Нельзя же смотреть на это сложа руки!

– Сотня открыток! – рассмеялся Эшерих. – Много вы понимаете в немецком народе, господин обергруппенфюрер! Тысяча извинений, господин обергруппенфюрер, я ничего такого в виду не имел, нечаянно вырвалось! Конечно, вы прекрасно понимаете немецкий народ, наверно больше, чем я, но люди-то теперь ужасно боятся! Они сдают открытки – по городу определенно ходит не больше десятка!

После гневного жеста из-за оскорбительного заявления Эшериха (народ из уголовки все-таки до невозможности глуп, а вдобавок еще и обнаглел!), после того, стало быть, как обергруппенфюрер Пралль ответил на оскорбительное заявление Эшериха гневным взглядом и яростным взмахом руки, он сказал:

– Но и десяток – это слишком много! Одна – уже слишком много! Их вообще быть не должно! Вы обязаны арестовать этого человека, Эшерих, и побыстрее!