Ганс Фаллада - Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Даже в такие ночи узники остаются в камерах. Их не уводят в убежища, боятся бунта. Они кричат в своих камерах, бушуют, просят и умоляют, сходят с ума от страха, но коридоры пусты, даже караульных нет, милосердная рука не отпирает двери камер, персонал сидит в бомбоубежищах.

Анна Квангель не страшится. Вязальная машинка стрекочет и стрекочет, нанизывает друг на друга круги петель. Эти часы, когда спать невозможно, она использует для работы. И за вязанием грезит. Грезит о свидании с Отто, и однажды в такую грезу с жутким ревом вторгается фугас, обративший эту часть тюрьмы в груду развалин.

У Анны Квангель не было времени очнуться от грезы о свидании с Отто. Она уже с ним. Во всяком случае, там же, где и он. Где бы это ни было.

Но закончим мы эту книгу не смертью, она посвящена жизни, неукротимой жизни, снова и снова торжествующей над бесчестием и слезами, над бедой и смертью.

Лето, начало лета 1946 года.

Мальчик, почти юноша уже, идет по двору в бранденбургской деревне.

Его встречает пожилая женщина.

– Ну как, Куно? – спрашивает она. – Какие планы на сегодня?

– В город собираюсь, – отвечает парнишка. – Новый плуг надо забрать.

– Ладно, – говорит она, – я еще список тебе составлю, что надо бы купить… если добудешь!

– Если есть, обязательно добуду, мама! – смеется он. – Ты же знаешь!

Смеясь, они глядят друг на друга. Потом она уходит в дом, к мужу, старому учителю, который давно достиг пенсионного возраста, но по-прежнему учит детишек, как молоденький.

Парнишка выводит из сарая коня по кличке Тони, их общую гордость.

Полчаса спустя Куно-Дитер Баркхаузен уже на пути в город. Но теперь он зовется не Баркхаузен, супруги Киншепер официально, с соблюдением всех формальностей усыновили его, когда стало ясно, что ни Карл, ни Макс Клуге с войны не вернутся. Кстати говоря, при этом и Дитера истребили, Куно Киншепер звучит превосходно и вполне достаточно.

Куно весело насвистывает, меж тем как гнедой Тони не спеша трусит по залитому солнцем разъезженному проселку. И пусть себе трусит, Тони-то, к обеду они так и так вернутся.

Куно смотрит на поля по обе стороны дороги, испытующим взглядом знатока оценивает всходы. Он многому научился здесь, на селе, и – слава богу! – почти столько же позабыл. Забыл задний двор и Отти, да, про них он почти никогда не вспоминает, не вспоминает и тринадцатилетнего Куно-Дитера, который был чуть ли не разбойником, да, все это больше не существует. Но и мечты об автомастерской отложены, пока что парнишке достаточно, что, несмотря на юные годы, ему разрешено пахать на деревенском тракторе.

Да, они многого добились, отец, мать и он. От родни теперь не зависят, в прошлом году получили землю, самостоятельные люди, с Тони, коровой, поросенком, двумя баранами и семью курами. Тони умеет молотить и пахать, сам Куно научился у отца сеять, а у матери – полоть и мотыжить. Жизнь ему в радость, он доведет хозяйство до ума, не сомневайтесь!

Он насвистывает.

На обочине встает неказистая долговязая фигура – одежда в лохмотьях, лицо изможденное. Но он не из числа несчастных беженцев, нет, это человек опустившийся, бродяга, босяк. Пропитой голос каркает:

– Эй, парень, подвези до города!

Услышав этот голос, Куно Киншепер вздрагивает. Он бы с радостью погнал неторопливого Тони галопом, но слишком поздно, и, не поднимая головы, он говорит:

– Садись… нет, не рядом со мной! Сзади!

– Почему не рядом? – вызывающе каркает бродяга. – Что, нехорош я для тебя?

– Вот дурень! – восклицает Куно с напускной грубостью. – Сзади на соломе-то помягче сидеть!

Бродяга ворчливо соглашается, забирается в телегу, а Тони без понуканий припускает рысью.

Куно совладал с первоначальным испугом, ведь ему пришлось посадить в телегу своего отца, то есть нет, как назло, Баркхаузена, вылезшего из придорожной канавы, как назло, именно его! Но, быть может, это вовсе не случайность, быть может, Баркхаузен нарочно его подкараулил и точно знает, кто его везет.

Через плечо Куно косится на бродягу.

Тот разлегся на соломе и, словно почувствовав взгляд парнишки, говорит:

– Ты небось знаешь, где в тутошних краях живет мальчишка из Берлина, лет шестнадцати? Он наверняка где-то здесь обретается…

– В нашей округе берлинцев много! – отвечает Куно.

– Это я заметил! Но мальчишка, про которого я толкую, случай особый: он не из тех, кого в войну эвакуировали, он слинял от родителей! Про такого мальчишку не слыхал?