Ганс Фаллада - Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

– В чем дело, господин советник? – спросил Пралль. – Снова открытка Домового, а к ней пришпилена записка: согласно телефонному распоряжению гестапо в лице советника уголовной полиции Цотта, арестованные отпущены. Какие такие арестованные? Почему мне не доложили?

Советник искоса сквозь очки посмотрел на начальника:

– Ах, это! Да, теперь припоминаю. Позавчера или еще днем раньше. Точно, в воскресенье. Между шестью и семью часами, то есть я хотел сказать, между восемнадцатью и девятнадцатью, господин обергруппенфюрер.

И, гордый своей отличной памятью, он взглянул на обергруппенфюрера.

– А что произошло в воскресенье между восемнадцатью и девятнадцатью часами? О каких арестованных идет речь? И почему их отпустили? И почему не доложили мне? Рад, что вы вспомнили, Цотт, но я тоже хочу знать.

Короткое «Цотт», без титулов и званий, грянуло как первый пушечный выстрел.

– Да совершенно пустяковая история! – Советник уголовной полиции успокаивающе махнул архивно-желтой ладошкой. – Ерундовое происшествие в участке. Они взяли двоих как авторов или распространителей открыток – семейную пару, конечно же очередная полицейская глупость. Супружеская пара, а ведь мы знаем, этот человек определенно живет один! Кстати, припоминаю, он столяр, а нам известно, что автор открыток определенно трамвайщик!

– Вы что же, хотите сказать, сударь, – с трудом сдерживаясь, ответил обергруппенфюрер («сударь» стал вторым и куда более метким выстрелом в этом бою), – вы хотите сказать, что распорядились отпустить этих людей, даже не увидев их, не допросив… просто потому, что их было двое, а не один и мужчина назвался столяром? Ну, знаете ли, сударь!

– Господин обергруппенфюрер! – Советник уголовной полиции Цотт встал. – Мы, криминалисты, работаем по определенному плану и не отклоняемся от него. Я ищу одинокого мужчину, связанного с трамваями, а не женатого столяра. Столяр меня не интересует. Ради него я и шагу не сделаю.

– Будто столяр не может работать в транспортной компании, например, вагоны ремонтировать! – рявкнул Пралль. – Махровая глупость!

Сперва Цотт хотел обидеться, однако меткое замечание начальника все же его встревожило.

– В самом деле, – смущенно сказал он, – об этом я не подумал. – Он взял себя в руки. – Но я ищу одинокого мужчину. А у этого есть жена.

– Да вы понятия не имеете, до чего сволочными бывают бабы! – буркнул Пралль. Но напоследок припас кое-что еще: – Наверно, господин советник уголовной полиции Цотт, – это был третий и самый сокрушительный выстрел, – вы не подумали и о том, что открытка подброшена во второй половине дня в воскресенье, поблизости от площади Ноллендорфплац, которая относится аккурат к данному участку! Это маленькое, незначительное обстоятельство тоже укрылось от вашего острого криминалистского взгляда?

На сей раз советник уголовной полиции Цотт был и вправду огорошен, бородка его тряслась, пронзительные темные глаза словно бы затянуло пеленой.

– Мне страшно неловко, господин обергруппенфюрер! Я просто в отчаянии, как такое могло со мной произойти? Ну да, я чересчур увлекся. Все время думал о трамвайных остановках, очень гордился этим открытием. Слишком гордился…

Обергруппенфюрер злобно смотрел на этого человечка, который с искренним огорчением, но без подхалимажа признавался в своих грехах.

– Я совершил ошибку, серьезную ошибку, – с жаром продолжал советник, – когда вообще взялся за это расследование. Я гожусь лишь для тихой кабинетной работы, но не для разыскной службы. Коллега Эшерих как сыщик в десять раз лучше меня. Вдобавок еще беда, – признался он, – один из моих людей, которого я послал собирать информацию в тамошних домах, арестован, некий Клебс. Как мне сообщили, он участвовал в краже, в ограблении дипсомана [36]. Кстати, ему нанесли тяжкие телесные повреждения. Ужасная история. В суде этот человек не станет держать язык за зубами, скажет, что его послали мы…

Обергруппенфюрера Пралля трясло от ярости, но печальная серьезность, с какой говорил советник Цотт, и его полное безразличие к собственной судьбе пока что заставляли эсэсовца сдерживаться.

– И как вы представляете себе продолжение дела, сударь? – холодно спросил он.

– Прошу вас, господин обергруппенфюрер, – воскликнул Цотт, умоляюще сложив руки, – прошу вас, освободите меня! Освободите от этого задания, которое мне совершенно не по плечу! Верните комиссара Эшериха из подвала, он тут больше на месте, чем я…