Томас Гарди - Вдали от безумной толпы

Уже стемнело, когда он добрался до Уэзербери. Чуть ли не половина поселян была на ногах, все ожидали его.

– Ничего нового, – устало проговорил Габриэль. – Боюсь, что уже нету надежды. Я пробыл с ним больше двух часов.

– Так вы думаете, он и впрямь был не в своем уме, когда сделал такое? – спросил Смолбери.

– Сказать по правде, я так не думаю, – отвечал Оук. – Но об этом потолкуем после. Что с хозяйкой? Никаких перемен за нынешний день?

– Никаких.

– Она внизу?

– Нет. А ведь она уже начала было поправляться. Ну а теперь все насмарку – у нее почти такой же вид, как на рождество. То и дело спрашивает, не вернулись ли вы, не слыхать ли чего нового, так что мы устаем отвечать. Пойти сказать, что вы пришли?

– Нет, – отвечал Оук. – Есть еще слабая надежда, но я больше не мог оставаться в городе, повидался с ним и отправился домой… Вот Лейбен… Лейбен здесь?

– Здесь, – отвечал Толл.

– Я уговорился, что поздно вечером вы съездите в город. Отправляйтесь в девять часов и ждите там известий; вы воротитесь часам к двенадцати. Ежели ничего не будет получено к одиннадцати часам, то, говорят, больше не остается надежды.

– Я все-таки надеюсь, что его помилуют, – сказала Лидди. – А если нет, она тоже помешается. Бедняжка! До чего она страдает! Ну как ее не пожалеть!

– Что, она сильно переменилась? – спросил Когген.

– Если вы не видели бедненькой хозяйки с рождества, то вам ее нипочем не узнать, – отвечала Лидди. – Глаза у нее такие печальные – ну совсем другая женщина. Еще два года назад она была этакой веселой, резвой девушкой, а теперь что с нею сталось!

Лейбен поскакал в город, и часов до одиннадцати поселяне бродили взад и вперед по кэстербриджской дороге, ожидая его возвращения, среди них был Оук и почти все работники Батшебы. Габриэль, высоко ценивший достоинства фермера, от всей души желал, чтобы Болдвуду даровали жизнь, хотя в глубине его сознания гнездилась мысль, что он должен умереть. Наконец, когда все уже утомились, издали донесся топот коня.

– Сейчас мы узнаем, что бы там ни было, – сказал Когген.

Стоявшие на насыпи спустились на дорогу – и всадник врезался в группу людей.

– Это вы, Лейбен? – спросил Габриэль.

– Я… Получено… Он не умрет. Заменено заключением на срок, какой будет угоден ее величеству.

– Урра! – гаркнул Когген от избытка чувств. – Бог все-таки сильней дьявола!

С наступлением весны Батшеба начала оживать. Прострация, в какой она находилась после изнурительной лихорадки, стала заметно ослабевать, когда окончательно рассеялась всякая неопределенность.

Но большую часть времени она оставалась в одиночестве, сидела дома или в лучшем случае выходила в сад. Она избегала людей, даже Лидди, ни с кем не была откровенна и не искала сочувствия.

Однако лето шло вперед, она стала все больше времени проводить на свежем воздухе и начала по необходимости вникать в хозяйственные дела, хотя никогда не выезжала, как прежде, на место работ и сама ничем не распоряжалась.

Однажды в августе, в пятницу вечером, она решила немного прогуляться по дороге и вошла в селение – в первый раз после рокового события, случившегося на рождество. В ее лице не было ни кровинки, глубокий траур подчеркивал мраморную бледность, которая казалась прямо сверхъестественной.

Дойдя до лавки, находившейся на краю селения почти против кладбища, Батшеба услышала голоса, доносившиеся из церкви, и догадалась, что там происходит спевка. Она перешла через дорогу, открыла калитку и вошла на кладбище.

Окна в церкви были расположены так высоко, что стоявшие внутри певчие никак не могли ее увидеть. Она тихонько проскользнула в тот уголок кладбища, где в свое время трудился Трой, сажая цветы на могиле Фанни Робин, и остановилась у мраморного надгробия.

Когда она прочла всю надпись до конца, взгляд ее оживился, и какое-то тихое удовлетворение разлилось по ее лицу.

Сперва шли слова самого Троя:

Поставлен Фрэнсисом Троем

в память дорогой его сердцу

Фанни Робин,

умершей 9 октября 18…

в возрасте 20 лет.

Под ними стояла свежевысеченная надпись:

В той же могиле покоятся останки

Фрэнсиса Троя,

умершего 24 декабря 18…

в возрасте 26 лет.

Пока она стояла, читая и размышляя, из церкви долетели звуки органа. Она обогнула храм, легкими шагами вошла под портик и стала слушать. Двери были заперты, певчие разучивали новый гимн. В душе Батшебы вдруг пробудились чувства, которые долгое время она считала умершими. Высокие приглушенные голоса детей четко выводили слова, непонятные им и не доходившие до их сознания.