Томас Гарди - Вдали от безумной толпы

– Как это ни печально, – мрачно сказала она, – но мне придется, на счастье иль на пагубу, все же дать ему согласие, и вот по какой причине… (Этого еще никто не знает.) Я думаю, что если не дам ему слова, он сойдет с ума.

– Неужто так? – серьезно спросил Габриэль.

– Да, я в этом уверена, – продолжала она в порыве какой-то безудержной откровенности, – и видит бог, это ничуть не льстит моему самолюбию, напротив, я расстроена, я потрясена до глубины души, дело в том, что судьба этого человека в моих руках. Его будущее зависит от того, как я с ним обойдусь. Ах, Габриэль, меня бросает в дрожь при мысли о такой ответственности, это прямо-таки ужасно!

– Что ж, мэм, могу повторить то, что я уж сказывал вам раньше, – проговорил Оук. – Он только и живет, что мечтами о вас. Но мне думается, все это не так уж страшно, как вам сдается. Вы сами знаете, он всегда был угрюмый да нелюдимый, такой уж у него нрав. Но раз уж дело так обернулось, то почему бы вам не дать ему условного обещания? На вашем месте я бы дал.

– Но хорошо ли это будет? В прошлом мне случалось поступать опрометчиво, и я знаю, что женщина, которая у всех на виду, должна быть особенно осмотрительной, чтобы сохранить уважение людей, и я хочу, очень хочу действовать осторожно. Подумать только, шесть лет! Да за это время мы все можем умереть, и потом не исключена возможность, что вернется мистер Трой. Я все обдумала и вижу, до чего нелеп этот план! Ну разве это не безумие, Габриэль? Не могу понять, как это ему взбрело в голову! Но нет ли тут чего-нибудь неподобающего? Вы должны знать… ведь вы старше меня.

– На восемь лет старше, мэм.

– Да, на восемь лет… Ну что же, по-вашему, это дурно?

– Пожалуй, это будет необычный сговор между мужчиной и женщиной, но, по мне, тут нет ничего дурного, – медленно проговорил Оук. – Вот только одно заставляет призадуматься, следует ли вам за него выходить: он вам не мил… так я полагаю…

– Да, можете не сомневаться, о любви нет и речи, – отрезала она… – Я не могу полюбить никого на свете, любовь для меня уже невозможна, окончательно изжита, совершенно неприемлема и достойна презрения!

– Ну ежели у вас нет любви, то мне думается, не будет ничего дурного в сговоре с ним. Вот если бы вам загорелось поскорее избавиться от тяготы, какая на вас свалилась, когда пропал ваш муж, то было бы худо; но этакий спокойный сговор с человеком, которому вы хотите оказать великую милость, по мне, совсем другое дело. Тяжкий грех, я полагаю, – это домогаться брака с человеком, которого не любишь от всей души.

– Да, это так, и я готова нести расплату, – твердо сказала Батшеба. – Знаете, Габриэль, меня до сих пор мучает совесть, что я по глупому легкомыслию причинила ему такой вред. Ведь не подшути я тогда над ним, ему и в голову бы не пришло свататься ко мне. Ах, если б я могла откупиться от него деньгами и снять грех со своей души!.. Но такой долг можно погасить только одним способом, и, как честный человек, я обязана это сделать, не думая о себе. Когда повеса проиграется в пух и прах, он все-таки должен расплатиться с долгами, как это ему ни трудно. Я и была таким повесой и теперь спрашиваю вас вот о чем: вы знаете, что раньше, чем через семь лет, я не поборю сомнений и не выйду замуж, да это и запрещается законом, ведь мой муж считается только в безвестной отлучке, так скажите по совести, имею ли я право дать обещание Болдвуду и тем самым искупить свою вину, ведь это будет искупление? Мне ужасно неприятен брак при таких обстоятельствах, и я не хочу идти по стопам чересчур сговорчивых женщин.

– Мне думается, тут самое главное, верите ли вы, как и все мы, что ваш муж умер.

– Теперь я больше не сомневаюсь, ведь, будь он жив, за это время он непременно бы вернулся, уж я знаю почему.

– Ну тогда по божьему закону вы вправе думать о замужестве, как и любая вдова, через год после смерти мужа. Но почему бы вам не спросить совета мистера Сэрдли, как вам обойтись с мистером Болдвудом?

– Нет, когда мне надо что-нибудь выяснить, я обращаюсь к человеку с широким кругозором и никогда не иду к профессионалу. О судебном деле я советуюсь с пастором, о лечении – с юристом, о хозяйственном деле – с врачом, а когда речь идет о нравственности, мне важно мнение моего управителя, то есть ваше.

– Ну а о сердечных делах?

– Мое собственное.

– Боюсь, ваше рассуждение малость прихрамывает, – сказал Оук, улыбаясь своей серьезной улыбкой.

Она ничего не ответила и тут же ушла, бросив ему:

– До свидания, мистер Оук.