Оноре де Бальзак - Лилия долины

– Мое положение просто невыносимо, – прошептал я ей на ухо.

– Но разве это моя вина? – ответила она. – Милый друг, – добавила она громко, с тем коварным напускным оживлением, каким женщины приправляют свою месть, – разве вы не знаете современной истории? Ведь Франция и Англия – извечные враги. Даже Мадлена это знает, ей известно, что их разделяет широкое море, холодное и бурное.

Вазы на камине в гостиной были заменены подсвечниками, по-видимому, чтобы лишить меня удовольствия украшать камин цветами; позже я увидел вазы в спальне графини. Когда приехал мой слуга, я вышел, чтобы отдать кое-какие распоряжения; он привез мои вещи, и я хотел, чтобы он отнес их ко мне в спальню.

– Смотрите не ошибитесь, Феликс, – сказала графиня. – В прежней комнате тетушки теперь живет Мадлена. Вас поместили над спальней графа.

Несмотря на всю мою вину, у меня все же было сердце, и ее слова ранили меня, как удары кинжала, хладнокровно бившего в самые чувствительные места, которые она, казалось, нарочно выбирала. Не все одинаково переносят моральные пытки, их сила зависит от нашей душевной чуткости, и графине тяжело досталось знание всех оттенков страдания; но по той же причине лучшая из женщин становится тем более жестокой, чем великодушнее она была прежде; я посмотрел на графиню, но она опустила голову. Я вошел в мою новую спальню, красивую комнату, выдержанную в белых и зеленых тонах. Здесь я залился слезами. Анриетта услышала мои рыдания и вошла ко мне с букетом цветов.

– Анриетта, – сказал я, – неужели вы не в силах простить даже самую извинительную ошибку?

– Никогда не зовите меня Анриеттой, – ответила она, – бедной Анриетты больше нет, но вы всегда найдете госпожу де Морсоф, верного друга, готового любить и слушать вас. Феликс, мы поговорим позже. Если у вас еще есть хоть капля чувства ко мне, дайте мне привыкнуть к тому, что вы здесь; а потом, когда слова не будут так сильно терзать мое сердце, в час, когда я вновь обрету немного мужества, тогда, только тогда… Вы видите эту долину? – сказала она, показывая мне Эндр. – Мне больно смотреть на нее, но я все еще ее люблю.

– Ах, будь проклята Англия и все ее женщины! Я выпрошу отставку у короля и умру здесь, вымолив у вас прощение.

– Нет, любите эту женщину. Анриетты больше нет, это не шутка, вы скоро узнаете…

Она удалилась, но по тону этих слов я понял, как глубока ее рана. Я быстро вышел за ней, удержал ее и спросил:

– Значит, вы меня больше не любите?

– Вы причинили мне больше зла, чем все остальные вместе! Теперь я страдаю меньше, значит, и люблю вас меньше; но только в Англии не знают слов «навсегда» и «никогда»; здесь мы говорим: «навсегда!» Будьте разумны, не усугубляйте мою боль; а если вы страдаете, то подумайте обо мне – ведь я еще живу!

Я держал ее руку, холодную, неподвижную и влажную, она вырвала ее у меня и бросилась, как стрела, вдоль коридора, где происходила эта поистине трагическая сцена. Во время обеда граф подверг меня пытке, которой я никак не мог предвидеть.

– Разве маркизы Дэдлей сейчас нет в Париже? – спросил он.

Краска бросилась мне в лицо, когда я ответил:

– Нет.

– Где же она, в Турени? – продолжал он.

– Она не развелась с мужем и может вернуться в Англию. Ее муж был бы счастлив, если б она возвратилась к нему, – живо ответил я.

– У нее есть дети? – спросила г-жа де Морсоф изменившимся голосом.

– Двое сыновей.

– Где же они?

– В Англии, с отцом.

– А ну, Феликс, скажите откровенно, правда ли, что она так красива, как о ней говорят? – спросил граф.

– Как можно задавать подобные вопросы! Женщина, которую любишь, всегда бывает красивей всех на свете! – воскликнула графиня.

– Да, всегда, – сказал я с гордостью, бросив на нее взгляд, которого она не выдержала.

– Вы счастливчик, – продолжал граф. – Да, вам чертовски повезло! Ах! В молодости я был бы без ума от такой победы!..

– Довольно, – сказала графиня, указывая графу глазами на Мадлену.

– Я же не ребенок, – ответил граф, которому было приятно вспомнить свою молодость.

Выйдя из-за стола, графиня увела меня на террасу и, остановившись там, воскликнула:

– Как! Неужели есть женщины, которые жертвуют детьми ради мужчины? Отречься от состояния, от общества, это я понимаю: быть может, даже от вечного блаженства! Но от детей! Отречься от собственных детей!

– Да, такие женщины хотели бы отдать еще больше, они отдают все…

Для графини весь мир перевернулся, и мысли ее спутались. Потрясенная величием этой жертвы, подозревая, что обретенное счастье может возместить столь жестокие утраты, слыша в себе крики бунтующей плоти, она застыла, взирая на свою загубленную жизнь. Да, она пережила минуту ужасных сомнений; но она поднялась великая и чистая, высоко держа голову.