Уильям Теккерей - В благородном семействе

Так вот: эта толстая дама держала курьера – рослого усача, который говорил на всех языках, выглядел, что твоя фельдмаршал, именовался Доннерветтером и ездил на козлах; горничную-француженку, мадемуазель Огюстину; и арапчонка по имени Саладин, который ездил на запятках.

Саладин знал только одну заботу – ухаживать за толстым, сопатым белым пуделем, который обычно разъезжал в карете между своей хозяйкой и ее преданной компаньонкой по имени мисс Рант. Толстая дама была, видимо, важной персоной. Всю первую половину поездки в тот ветреный и солнечный апрельский день она храбро шагала по палубе, повиснув на руке бедной щупленькой мисс Рант; когда же миновали Грейвзенд и началась килевая качка, она удалилась в свою цитадель – дорожный экипаж, а буфетчик, буфетчица и усатый курьер непрестанно бегали туда и назад с посудой, поставляя сперва бутерброды, а затем горячейший грог на коньяке: потому как с полудня, надо сказать, волнение усилилось, и пуделя тошнило; не лучше было и Саладину; горничной-француженке, как у всех у них заведено, «ужасно нездоровилось»; да и сама дама сильно занедужила; не по себе было и бедной, милой, сострадательной мисс Рант.

– Ах, Рант! – то и дело повторяла толстая дама. – Какая гадость эта маляди де мер! [28]О, мундье! [29]Ох-хо-хо!

– Да, вы правы, дорогая, – отвечала Рант и подхватывала: – Ох-хо-хо!

– Спросите у буфетчика, Рант, далеко ли еще до Маргета? – И Рант шла и задавала тот же вопрос каждые пять минут, как делают люди в таких случаях.

– Иси, мусье Доннерветтер, алле деманде эн пе д'о шо пур мува.

– Э де л'о де фи афек, неспа, матам? [30] – отвечал мистер Доннерветтер.

– Уй, уй, ком ву вуляй. [31]

– Валяй, говорите? – И Доннерветтер шел и приносил питье в том самом виде, как было желательно.

– Ах, Рант, Рант! Есть нечто и похуже, чем морская болезнь. Увы!

– Дорогая, дорогая Марианна, не расстраивайтесь! – возглашает Рант, сжав толстую лапу подруги и покровительницы в своих костлявых пальцах. – Не волнуйте свои нервы, дорогая. Я знаю, вы несчастны; но разве вы не имеете друга в вашей верной маленькой Ранти?

– Вы доброе создание, да, – сказала толстуха, которая и сама, как видно, была добрым и сердечным человеком. – Не знаю, что б я стала делать без вас. Увы!

– Не падайте духом, дорогая! Вы станете счастливей, когда приедете в Маргет; вы сами это знаете, – добавила Рант игриво.

– Что вы этим хотите сказать, Элизабет?

– Вы отлично знаете, дорогая Марианна. Я хочу сказать, что там есть некто, кто сделает вас счастливой; хотя он подлый негодяй, да, если он мог так обойтись с моею Марианной, душечкой моей, моей красавицей!

– Рант, Рант, не ругайте его, он лучший человек на земле. Не называйте меня красавицей – я совсем не красива, Рант; была когда-то, но теперь уже нет; и… ах, ни одна женщина в мире не может быть ассе бон цур люи. [32]

– Но ангел может. А вы – ангел, вы всегда были ангелом – ангельски доброй, ангельски прекрасной!

– Алле донк, [33] – сказала ее приятельница и отпихнула ее от себя, – вы мне льстите, Рант, вы знаете сами, что льстите.

– Умереть мне на этом месте, если я сказала неправду; и если он отвергнет вас опять, как тогда в Риме, – то есть если он, после всех своих домогательств и клятв, окажется неверен… говорю вам, он негодяй, и больше ничего! И я так и скажу: он негодяй – злой, подлый негодяй!..

– Элизабет, если вы будете так говорить, вы разобьете мне сердце! Ву кассере мун повер кьер. – Но Элизабет поклялась, – что она, наоборот, сама готова умереть за свою Марианну, и это немножко утешило толстую даму.

Много еще разговоров в том же роде происходило в пути; но поскольку они велись внутри кареты, так что услышать их было нелегко, и поскольку они по своему характеру были, возможно, не так поучительны, чтобы читателю хотелось услаждаться ими на протяжении нескольких глав, мы не станем здесь передавать дальнейшую беседу наших дам: достаточно будет сказать, что около половины пятого путешествие завершилось и пароход причалил к Маргетской пристани. Пассажиры сошли на берег и разъехались – кто домой, а кто в гостиницу. Милорд Синкбарз и его товарищ (о которых мы ничего не говорили, так как и они, со своей стороны, едва ли за всю дорогу вымолвили хоть единое слово, кроме «два и очко», «четыре-три», «шесть и шесть!» и тому подобное, – будучи все время заняты тем, что глушили портер, бутылку за бутылкой, и сражались в триктрак, – велели доставить свой багаж в гостиницу Райта, куда следом за ними направилась и толстая дама с челядью. Гостиница пустовала, и приезжим предложили на выбор лучшие номера. Толстая дама плыла из спальни в свою гостиную, когда лорд Синкбарз с сигарой во рту шел, пошатываясь, из своих апартаментов. В коридоре они встретились; и тут, к удивлению юного лорда, толстая дама присела перед ним в глубоком реверансе и сказала: