Дино Буццати - Татарская пустыня. Загадка старого леса

Но Бенвенуто был безутешен.

– Плакать – дело пустое, предоставь его другим, – продолжал наставлять мальчика Маттео. – Слезами горю не поможешь. Ну же, перестань, ты научишься кататься на лыжах, вырастешь сильным и высоким, как твой дядя Себастьяно, станешь говорить басом, а когда крикнешь во весь голос, даже волки разбегутся прочь. У тебя вся жизнь впереди, а я уже на последнем издыхании, вот ведь как. И я бы тоже с удовольствием всплакнул, если бы не звался Маттео. Видишь, до чего я докатился? Нянчусь с мальчишками. Но спроси, обязательно спроси у тех, кто постарше тебя, каким был раньше ветер Маттео. Да, теперь нянчусь с мальчишками.

Выбравшись из сугроба, Бенвенуто молча слушал.

– Есть вещи, которые бывают всего раз в жизни, дружище, и больше не повторяются, – продолжал Маттео с горечью. – Так что смотри в оба, не упусти свою удачу. А то, что прошло, – прошло навсегда. С чужаками я, конечно, держусь надменно, стараюсь пустить пыль в глаза и казаться суровым, вздорным. Нужно внушать к себе уважение, быть на высоте до тех пор, пока это возможно. Хочу спеть тебе свою последнюю песню. Она называется «Эпическое желание». Погода, правда, не самая подходящая, но теперь, к сожалению, такие вещи зависят не от меня.

Стоял тусклый, пасмурный день, небо задернуто плотным покрывалом из серых туч – словом, погода и вправду была слишком хмурой для песни, какую собирался спеть Маттео. И все же Маттео исполнил ее:

Закончив песню, Маттео улетел, стелясь по заснеженной земле, изнуренный, грустный и подавленный.

В первых числах ноября Себастьяно Проколо купил радиоприемник. Из Нижнего Дола пришел мастер, который установил антенну и научил полковника пользоваться устройством. Потом Проколо еще прочитал инструкцию. Вечером 8 ноября приемник можно было включать. Уже наступила ночь, когда мастер в присутствии полковника в последний раз проверил, все ли в порядке.

Впервые за все время в доме зазвучала музыка. Из какого-то отдаленного уголка мира плыл вальс. Радио работало безупречно. И хотя ночь выдалась ветреная и ненастная, помехи были совсем слабыми, еле уловимыми.

– Поймали Ригу, – сказал мастер. – Через пару дней вы начнете различать все радиостанции.

Полковник попробовал сам настроить приемник на другую волну. Ему без труда это удалось. Затем он снова переключил на вальс, который звучал особенно чисто и громко. Собрав инструменты, мастер попрощался и пошел к выходу. Полковник проводил его от своего кабинета, где было установлено радио, до порога и дал несколько лир. Стояла глубокая ночь.

Ветторе суетился на кухне, а Себастьяно Проколо поднялся обратно к себе: по кабинету разливалась музыка. Усевшись за стол, полковник заметил, что к звукам примешался какой-то странный посторонний шум. Он повертел ручку, поймал другие станции, но ему не удалось настроить приемник так же хорошо, как в присутствии мастера. Более того, казалось, что непонятный гул, похожий на назойливое шуршанье, становился все громче и его источник находился гораздо дальше, чем источник музыки; неведомый шум не накладывался на игру оркестра, а вплетался в нее, встревал в партии инструментов, внося в мелодию сумбур и путаницу.

Полковник распахнул окно и хотел позвать мастера, но тот уже скрылся из виду. Послышался крик сороки-часового. Может, мастер забыл что-то и решил вернуться? Нет, это пришел Аюти обсудить дела.