Бетти Смит - А наутро радость

Все обменялись рукопожатиями. Соседка отправилась домой. Миссис Хокнер, у которой теперь была перспектива законно стать обеспеченной вдовой (если муж умрет раньше нее), извинилась и пошла в сарай доить коров.

– Сколько я вам должен, адвокат? – весело осведомился фермер. Он произнес слово «адвокат» так, как будто оно само по себе было полным вознаграждением.

– Ничего, – ответил Карл. – Я сделал это, чтобы оказать услугу мистеру Лопину.

От облегчения фермер стал экспансивным.

– И слышать об этом не хочу! Я человек, который всегда платит свои долги. – Кассир банка улыбнулся. – Одного доллара хватит, адвокат? – спросил фермер.

– Ради бога, Френд, – вмешался кассир. – Пусть будет два. Ты же сэкономил на мне.

– Два? – дрожащим голосом переспросил фермер.

Поколебавшись секунду, Карл сказал:

– Благодарю вас, мистер Хокнер, но я не могу принять плату.

Анни громко сглотнула.

– Карл, можно тебя на минутку? – сказала она. – Давай выйдем.

Кассир и директор обменялись многозначительными взглядами, когда Карл, залившийся краской, последовал за женой на крыльцо. У фермера был расстроенный вид.

Схватив Карла за руку, Анни яростно прошептала:

– Ты возьмешь эти два доллара! Слышишь?

– Слышу. Я не возьму их.

– Нет, возьмешь . Ты их заработал. Этот человек сказал, что он платит свои долги, не так ли? Так что ступай туда и возьми эти два доллара.

– Я не могу, дорогая. Это значит отнимать хлеб у настоящего юриста. Кроме того, я не член коллегии адвокатов и не имею права принять вознаграждение.

– Но коллегия адвокатов никогда не узнает.

– Не в этом дело, Анни. Это вопрос этики.

– К черту этику! Нам нужны деньги на еду. Я-то могу жить на вареном луке, хлебе и слабом чае, но мой ребенок не может. – Она сделала паузу. – Ну так как, ты возьмешь деньги?

– Нет!

– Ладно. Тогда я пойду сама и возьму эти два доллара. – Она направилась к дверям.

Карл схватил ее за руки и легонько встряхнул.

– Ты не сделаешь ничего подобного! Это мое дело, и ты не должна вмешиваться. Обычно я позволяю тебе командовать мною, но на этот раз не позволю. Юриспруденция – моя профессия. Никогда не вмешивайся в мои дела, пока мы вместе. Ты понимаешь?

– Нет! – буркнула она.

– А теперь спокойно посиди в этом кресле на веранде.

– Ни за что!

– Пожалуйста, любимая. – Он усадил ее в кресло.

– А почему ты никак не повзрослеешь? – прошептала она, когда он вошел в дом.

Окно было открыто, и Анни услышала голос Карла:

– Нет, я не могу взять деньги.

– Уж эта твоя проклятая этика, – пробормотала она себе под нос.

– Но, – продолжил Карл, – я возьму плату овощами – картофелем, яблоками…

– Конечно! Конечно! – обрадовался фермер.

Анни улыбнулась и расслабилась.

Стоя рядом с Карлом, она наблюдала, как фермер укладывает в машину бушель ирландского картофеля, бушель яблок и дюжину початков кукурузы. Анни в экстазе сжимала руку Карла, когда в машине оказывался очередной предмет.

– Я думаю, Рамона не станет возражать, – сказал директор, – если ты добавишь банку ее пикулей.

– И, – предложил кассир, когда фермер направился к погребу, – как насчет бутылочки твоего домашнего вишневого вина, Френд?

– Это ни к чему, – возразил фермер.

Сосредоточенно рассматривая свои ногти, служащий банка сказал:

– Я обычно беру пятьдесят центов, когда выезжаю куда-нибудь поставить свою печать.

Фермер достал из погреба банку пикулей емкостью в кварту и бутылку с квартой вина.

Анни любовалась темно-розовым вином в бутылке.

– Оно такое красивое! – воскликнула она. – Слишком красивое, чтобы его пить.

– Выпейте все сами, моя дорогая, – посоветовал служащий банка. – От этого вина у вас на щеках появятся розы, и у вашего малыша тоже.

Анни была растрогана.

– Если когда-нибудь у нас будет много денег, – сказала она, – я положу их только в ваш банк. – Все засмеялись.

Когда Карл помогал ей сесть на заднее сиденье «Форда», она прошептала ему на ухо:

– Эти продукты стоят гораздо больше двух долларов.

– Я знал, что делаю, – с гордостью ответил он.

Перед тем как Карл составил завещание для фермера, они совсем обнищали. Изредка ему удавалось заработать двадцать пять или тридцать центов за мытье окон. Двадцати пяти центов хватало ненадолго – был 1928 год. На них можно было купить пару яиц, буханку хлеба, луковицу и мешочек табака «Булл Дэрхем» за пять центов.

Когда началось то, что они с мрачным юмором называли «Голод 28-го», Карл отказался от сигарет. Через несколько дней он стал раздражительным, и ему было трудно сосредоточиться в классе. Анни купила ему глиняную трубку за пять центов (дети используют такие для выдувания пузырей) и мешочек табака «Булл Дэрхем». Ему не понравилась трубка, и он никак не мог к ней привыкнуть. Его челюсти болели от того, что приходилось сжимать в зубах мундштук. В конце концов он так сильно сжал зубы, что кончик мундштука отломился. Это подало Анни идею. Она вспомнила, как старые ирландцы в Бруклине курили глиняные трубки, черенок которых был длиной всего пару дюймов. Она отрезала кусок от мундштука Карла, так что теперь длина стала два дюйма. Затем она набила трубку табаком и попросила Карла опробовать ее.