Андре Жид - Подземелья Ватикана

Зато молодца, утащившего чемодан, он повстречал бы с удовольствием: знатный, видно, комедиант! И на станции Капуя Лафкадио высунулся из вагона, словно тот его там поджидал, и обвел глазами пустой перрон. Да узнает ли он его? Он его видел только со спины, уже довольно далеко; тот уходил в темноту… В мечтах Лафкадио следовал за ним во мраке, возвращался к руслу Вольтурно, находил уродливый труп, обчищал ему карманы и, как будто кому-то назло, вырезал из собственной шляпы кусочек кожи «размером с лавровый лист и такой же формы», как изящно выразились в газете. Впрочем, Лафкадио был весьма благодарен своему вору, что он убрал эту улику – адрес шляпника – с глаз полиции. Конечно, мародер и сам был заинтересован не привлекать к себе внимания, но если он все-таки собирался воспользоваться вырезанной этикеткой – право же, было бы очень занятно войти с ним в соглашение!

За окнами уже совсем стемнело. Официант из вагона-ресторана ходил по всему поезду, объявляя пассажирам первого и второго классов, что ужин их ожидает. Есть Лафкадио не хотелось, но можно было хотя бы часок не маяться бездельем. Лафкадио пошел в ресторан; еще несколько человек шли перед ним, но довольно далеко. Ресторан располагался в голове состава. Вагоны, через которые проходил Лафкадио, были пусты; там и сям места ушедших на ужин были заняты разными предметами: пледами, подушками, книгами, газетами. Взгляд Лафкадио упал на какой-то адвокатский портфель. Уверенный, что за ним никто уже не идет, он остановился перед этим купе, вошел. Впрочем, сам портфель был ему нисколько не интересен, но исключительно для очистки совести он в нем порылся.

Внутри на подкладке неброскими золотыми буквами было вытиснено: «ДЕФУКЕБЛИЗ. Юридический факультет Бордоского университета».

Лежала там пара брошюр по уголовному праву и несколько номеров «Судебного вестника».

«Еще какая-то скотина на конгресс едет – тьфу!» – подумал Лафкадио, положил все на место и поскорее нагнал короткую цепочку пассажиров, направлявшихся в ресторан.

Замыкали шествие стройная девочка и ее мать, обе в глубоком трауре; прямо перед ними шел господин в рединготе и цилиндре, с длинными прямыми волосами и седеющими бакенбардами – вернее всего, хозяин портфеля господин Дефукеблиз. Шли медленно, покачиваясь при толчках поезда. В последнем коридоре, как раз когда профессор занес ногу, чтобы войти в гармошку, соединяющую вагоны друг с другом, тряхнуло сильней обычного, и он потерял равновесие; чтобы не упасть, он размахнулся рукой и сбил с себя пенсне, порвав шнурок; прибор отлетел в угол маленького вестибюля в конце коридора напротив удобств. Пока он, нагнувшись, искал потерянные глаза, дама с девочкой обогнали его. Несколько секунд Лафкадио развлекался, глядя на мученья ученого мужа: жалкий, растерянный, он наугад шарил беспокойными руками по полу; он тонул в призрачном мире; господин профессор как будто изображал танец ученого медведя или, может, впав в детство, играл в «Мы капусту сажали».

Ну же! Лафкадио, сделай доброе дело! Слушай свое сердце – оно еще не испорчено. Помоги немощному. Подай ему стекляшку, без которой он жить не может, – сам он ни за что не найдет. Вот он повернулся к ней спиной. Вот чуть не раздавил… Тут очередной толчок бросил несчастного головой вперед на дверь уборной; цилиндр смягчил удар, смявшись до середины и осев на уши. Господин Дефукеблиз застонал; выпрямился; снял цилиндр. Тогда Лафкадио, решив, что игра уже затянулась, подобрал пенсне, положил его в протянутую шляпу и убежал, избегая благодарностей.

Ужин уже начался. Лафкадио сел возле стеклянной двери, справа от прохода, за столик на две персоны; напротив осталось свободное место. Слева от прохода, прямо рядом с ним, вдова с дочерью села за столик на четыре персоны – там остались не заняты два места.

«Какое здесь царит уныние! – думал Лафкадио, равнодушно скользя глазами поверх голов сотрапезников и не находя лица, на котором остановить взгляд. – Жизнь, если правильно к ней подходить, – праздник, а все это быдло тянет ее как барщину. Как они все дурно одеты! А как были бы безобразны раздетые! Если не возьму шампанского – умру, не дождавшись десерта».

Вошел профессор. Он, видимо, вымыл руки, запачканные при поисках, и теперь рассматривал свои ногти. Напротив Лафкадио его и усадил официант. От столика к столику ходил сомелье. Лафкадио, не говоря ни слова, пальцем указал в карте вин «Монтебелло Гран-Креман» за двадцать франков, а господин Дефукеблиз спросил бутылку воды «Сен-Гальмье». Потом, держа пенсне двумя пальцами, он стал тихонько дышать на стекла, потом начал протирать их уголком салфетки. Лафкадио наблюдал за ним и дивился этим мигающим кротовьим глазам под толстыми красными веками.