Дарья Вильке - Мусорщик

Запахи дома Мусорщик знал наперечет – утром из окон, открытых в подъезде, пахло холодом со двора и притихшей за ночь пылью, вечером – терпкими женскими духами, кажется, пропитавшими лифт, и запеченным мясом и жареной картошкой на ужин, а днем – ворохом писем, которые приносит почтальон в почтовые ящики и полными сумками, которые приносят из магазина.

Когда Мусорщик возвращается с работы, многие давно уже пообедали, а ужин еще и готовить не начинали, поэтому в этот час в подъезде пахнет только тишиной и ожиданием предвечерней суеты. И больше ничем.

А сегодня пахло жареным луком.

Мусорщик подходил к своей двери – одна ступенька, еще одна, перепрыгнуть через три разом – и понимал, что пахнет, наверное, из его квартиры. Он повернул ключ в замке, и запах жареного лука накрыл его с головой – и он вспомнил сразу, как дома всегда жарили лук: сначала кидали его в кипящее масло, и полоски лука прыгали и переворачивались в нем, словно живые, потом становились золотисто-желтыми, потом коричневели, пряно-сладковато пахли и потом были уже совсем готовы.

«Сколько лет я не ел жареного лука! – подумал вдруг Мусорщик. – Когда я ел его в последний раз-то?»

– Здоро́во! – проорал Проходящий из кухни, и Мусорщик поморщился – ну почему надо каждый раз орать, неужели нельзя спокойно разговаривать, неужели надо радоваться, как щенку?

– Здоро́во, – угрюмо ответил он и снял ботинки.

Кухня со вчерашнего дня переменилась: Проходящий протер шкафы и видно стало, что они вообще-то – кремовые, а не темно-серые. Блестел боками, будто новый, кофейник, выстроились в ряд в сушилке тарелки и блюдечки, оказалось на крючке какое-то полотенце в синюю полоску, которое и признать было невозможно.

Сначала Мусорщик испугался даже, а потом понял, что это все еще его кухня.

И даже стол, вроде бы чужой, – его.

Просто Проходящий убрал с него стопки тарелок, старые газеты и ворох счетов за пиццу, который получился за несколько лет.

Стол был непривычно пуст. Но самое главное – на столе стояли огромные тарелки с цветами по каемке. Пока пустые тарелки – только на краю каждой, будто остановившись тут на минутку, пристроились куски пышного хлеба. Даже с порога кухни можно было разглядеть, какая ноздреватая и белая у него мякоть, какая золотистая – корочка. А посередине стола на старой деревянной подставке – она с одного края была совсем черная, обугленная, Мусорщик спалил когда-то в детстве – стояла чугунная тяжелая сковородка с яичницей. Яичница бугрилась белыми и желтыми волнами, тут и там виднелись островки золотистого жареного лука – и она пахла.

Яичницей с луком.

Мусорщик сглотнул и шагнул к столу.

– Давай-давай, садись, – подбодрил его Проходящий и улыбнулся.

Когда Проходящий улыбался, возле губ оказывались две глубокие складочки-морщинки, будто бы какой художник небрежно провел два штриха на лице: раз сверху вниз, и еще – раз. И еще он морщил нос – и веснушки на носу собирались в смешную гармошку.

Мусорщик придвинул тарелку с яичницей, взял вилку и забыл о том, что напротив сидит Проходящий, что это ненормально – яичница в этот час – и что он хотел сегодня, как обычно, заказать пиццу и уже размышлял по дороге домой, что лучше: тунец или шампиньоны.

Яичница была еще совсем горячая, она заполняла изнутри все сладковатым и пряным одновременно, соленым покалывало нёбо, обжигающим каталось на языке, мягкий хлеб растворялся без остатка тут же, как только Мусорщик подносил его ко рту, – и ему вдруг представилось, что это и есть счастье.

И он испугался.

И яичница тут же кончилась.

Осталась только непривычная кухня и морщащий нос Проходящий – напротив.

Тогда Мусорщик вдруг подумал: а он же ведь ходил в магазин, чтобы купить яиц, и лука, и хлеба, и масла, и даже соли, потому что даже соли дома у Мусорщика не водилось.