Елена Криштоф - Современная история, рассказанная Женей Камчадаловой

— Но ведь и поплавать хочется? — У Макса Поливанова был легкий голос. И слова, произнесенные им, держались в воздухе как бы дольше других. — Берег для тех, кто хочет на прикол, а если все впереди?

— А это немного печально, когда у человека все только впереди. Вы не находите? — спросил отец, и я снова подумала: он против Поливанова. — Не находите — должно и за спиной что-то оставаться?

— Ну… — протянула Лариса, как бы удивляясь отцу и одновременно защищая Поливанова, — как весело: за спиной! Оглядываться еще и в вашем возрасте рано, Алексей Васильевич. Я не права? Да? Нет?

— Нет, — сказал отец. — Как не оглядываться, если не хочешь стать сплошным мотоциклистом?..

— А чем так уж плохо — на скоростях?

Поливанов стоял теперь плечом к плечу с Ларисой, и какая-то договоренность почудилась мне между этими двумя любителями скоростей, какое-то тесное взаимопонимание… И еще мне казалось: та грусть, какую мы, в придачу к рюкзакам и спальникам, прихватили, отплывая от Больших Камней, к ним не имела никакого отношения.

А они? Что же они? Поливанов, во всяком случае, сообразил, что ни к чему бросать ему камешки в сторону моего отца.

— А правда, что дочку вы назвали в честь той Ифигении? За которую богиня любимой лани не пожалела? — спросил вдруг Макс совсем другим голосом. — Так по-вашему выходит?

— Ифигении? Назвать дочь в честь жертвы? — удивился отец. — Разумеется, нет. Что за мысль?

Отец ответом своим изо всей силы сдувал с меня романтическую пыльцу, но мне это уже было безразлично. После того что увидела я возле Больших Камней, никакие мысли о Максе, не связанные с Викой, не могли появиться в моей голове. А Макс вообще обо мне не думал. И скорее всего, увязался с нами на раскопки, чтоб подразнить Шполянскую-младшую. Чтоб «Ежик» убрал свои колючки.

Я точно знала теперь, что моя лучшая подружка по-настоящему любит Макса и что любовь приносит ей не только счастье и радость.

А теперь она стояла почти на самом носу катерка, решительно подставляя ветру лицо, будто требовалось остудить щеки перед важным решением. Еще и планшетка на боку у нее была — такой современный плоский портфельчик, удивительно боевой. И брови Вика свела по-серьезному, всех отстраняя этой своей серьезностью…

А может, никто и не собирался к ней подходить?

Сестры Чижовы, например, времени зря не теряли, Денисенко Александра тут же на палубе пыталась начертить для них какие-то острые внешние углы, а они смотрели ей в рот преданными глазами хорошисток.

Громов разговаривал с Оханом, и я услышала обрывок не лишенной интереса фразы:

— …Тем более, говорю, Лариса Борисовна, сейчас. Он идеалист, а к лагерю действительно могут придираться из-за этого несчастного золота, которое «ходит». Только кто докажет, что его нашли у нас, возле Больших Камней?

— А она?

— Говорит — пока цацки эти не на столе у следователя, не доказать, что в другом месте. А Камчадалову ты только вредишь своим упрямством. Пора понять: работа — важнее археологии…

— А ты? — торопил Охан, заглядывая Грому в лицо. — А она?

…А она стояла между Поливановым и моим отцом, вся легкая, красивая, и как ни в чем не бывало, стряхивая со лба веселую золотистую прядку, спрашивала:

— Как же так? Прямо на той лестнице? Которая на Гору? И не могли спасти, нет?

— Реанимации тогда не было, Лариса Борисовна, — объяснял отец, и я поняла: он только что рассказал о смерти Стемпковского, который умер от сердечного приступа, увидев гидрию, злобно и мстительно разбитую копателями за то, что в ней не обнаружилось золота.

— Но возможно, ее удалось бы восстановить, эту гидрию? Вы же склеиваете свои из черепков? Разве нет?

— Больше, чем гидрию, ему было жаль человечество, поверьте мне, Лариса Борисовна.

— Фанат, — утвердил Поливанов.

— Фанатизм некоторый, конечно, в нашем деле нужен, — согласился отец без особого воодушевления. — Но, я полагаю, дело не в фанатизме, а в обиде очень порядочного человека, который понимал: мир сам себя обкрадывает, меняя красоту на звонкую монету.

— А на монету снова стремясь купить красоту? Нет? Я не то сказала?

Не то она сказала, конечно, и у отца появился непосредственный предлог вспомнить наши джинсы, наши батники и тем более вчерашнюю зажигалку.

— На красоту? — хмыкнул он. — Уж не на то ли, что я вчера вышвырнул в море?

Ах, какая детская мелочь заключалась в любезных разговорах отца с Максом и Ларисой! Между тем, если судить по репликам Грома и Охана, ничего особо веселого впереди отца не ждало. С «гуляющим» золотом, как видно, не все еще было ясно. И не из-за него ли кто-то собирался вмешаться в нашу лагерную жизнь, испортить ее или вовсе отменить?