Сусанна Георгиевская: Тётушка Зубная Боль

…И вдруг перед Гансом и Машей, которых вывели из пекарни, предстаёт огромный город, похожий на кондитерский торт. Улицы… Они покрыты булыжником, только не шоколадным, а каменным… А дома и башни!..

Садилось солнце — сползало на другую сторону неба, — отражалось в стёклах домов (только настоящих, не слюдяных, не из замороженного сиропа). Стёкла сияли, горели, блистали, как будто они спорили с погасшими фонарями. Вот они, эти старые-старые фонари! Живут ещё на углах самых разных улиц и даже на стенах… Каждый знает про то, что когда-то их зажигал фонарщик. Нынче нет на земле фонарщиков (даже на острове Саарема). Они исчезли, как исчезли в больших городах трубочисты. Теперь повсюду живёт электричество — самый главный фонарщик мира. Оно подходит ко всем фонарям сразу — и бац! Глядите-ка!.. Загораются сразу все фонари… Правда, здесь их свет почти совершенно белый, потому что на улице белые ночи.

Были когда-то войны, пожары и разрушения. Но город всё-таки уцелел — не иначе как он заколдованный. Взял и заколдовался!.. Весь из старинных башен, с крышами из черепицы.

Дедушка много рассказывал Гансу про удивительный этот город.

Не иначе как в Таллине, только в Таллине, живёт тётка Зубная Боль… Но где же она, где?

Вперёд! На фабрику «Калев»! К Машиному отцу!

На фабрике «Калев», как и на всякой фабрике, есть проходная. Тем, кто проходит по делу, женщина-контролёр выписывает пропуска. Работницам и рабочим таких пропусков не нужно: у них постоянные удостоверения с фотографией.

Ганс был выше барьера в проходной будке. Маша — ниже барьера в проходной будке. Но если Ганс наклонит голову и согнётся, женщине в проходной не увидеть его. Он наклонил голову, и оба они — он и Маша — прошмыгнули вперёд.

Перед ребятами — заводской двор. Он весь в зелени и цветах. Вот садовый шланг. Садовник им только что поливал цветы. Из шланга всё ещё осторожно и медленно сочатся большие капли.

Гул дыхания фабрики слышится уже посредине её двора. Что такое шумы даже самой большой кондитерской, самой что ни на есть большущей пекарни для выпечки булочек и пирожных рядом с шумами фабрики?

Размеренно бьётся огромное её сердце — сердце фабрики «Калев», известной на весь Советский Союз и даже много дальше его пределов.

Большая, очень широкая лестница ведёт Ганса и Машу вверх, к большим цехам.

Быстрее, быстрее! Как бы кто-нибудь не заметил их, как в пекарне!..

До чего же сладко пахнет на лестнице — передать нельзя и высказать невозможно!

Чем ближе к цеху, тем отчётливее его шумы, его дыхание. Цех велик, как улица. С обеих его сторон машины, машины, машины… Они делают шоколад. Людей не видно. Кажется, будто их нет в цеху. Только Ганс и Маша — два крошечных человечка — у входа в огромный-огромный цех. Царство бурлящего, кипящего, льющегося, застывающего шоколада.

Шоколад здесь будто поток или водопад: он бежит от верха машины к её основанию, к её воронке. Он смешивается, сбивается живыми, движущимися огромными поршнями. Поршни то наклоняются, то выпрямляются, как будто бы они люди.

Шоколад струится, бьётся, бежит и булькает. Коричневый, ещё не превратившийся в шоколадные плитки или конфеты, которые называются «Ассорти»; ещё не сделавшийся тем шоколадом, который мы все привыкли видеть и узнавать. Здесь он только ещё кипит, пузырится огромными коричневыми пузырями. Пузыри лопаются. Шоколад вращается и бурлит в воронках. Вниз — вверх, вниз — вверх.

— Гляди! Человек… Нет, гляди, гляди! — говорит Ганс.

И на самом деле, у подножия одной из огромных машин стоит пожилой рабочий. Он колдует что-то своё, колдует над реками шоколада. Рабочий серьёзен, сосредоточен, белый халат его вымазан коричневой сладкой массой. Стоит. Творит. И не ест шоколад. Ах, если б на его месте был кто-то другой! Не ценит он своей прекрасной работы. Лицо суровое… Почему у него такое сосредоточенное лицо?

— Гляди-ка, гляди!.. — говорит Маша.

По другую сторону цеха — ряд совершенно других машин, которых они сперва не заметили. Здесь не льются реки из шоколада. Здесь на стальных подносах плывут на конвейере готовые шоколадки различных форм, величин. Круглые, продолговатые и квадратные.

Конвейер несёт шоколадки всё дальше, дальше: туда, где их, может быть, обернёт серебряная бумага; туда, где, обёрнутые бумагой-фольгой, они лягут в красивейшие коробки и пойдут гулять по белому свету.

Машины бьются, дышат, стучат. В них загораются маленькие электрические глазки — зелёные, красные, будто у светофора.