Елена Кршижановская - Человек решает сам

Голос у него был совсем как у женщины. Я даже осмотрелся: нет ли еще кого? Не отходя от двери, я ответил:

— Веня. А вы что тут делаете?

— Мальчик мой! Какой вырос большой, складный! Иди же, обними своего дядю! — закричал мужчина еще более женским голосом. Он встал и засеменил ко мне. Я попятился. Какой такой дядя? Понятия не имею.

— Ну что ты, Венюшка, не узнаешь дядю? Хотя куда тебе, понятно. Годика три тебе было, когда виделись. Я твоей мамы двоюродный брат. Слыхал? Дядя Афанасий.

— Да, помню. Катя говорила про вас.

— Не рад дяде, что ли? Голову-то опустил. Может, пригласишь все-таки в комнату. Устал я с дороги, тебя ждавши.

Тут я вспомнил про свои подарки и выскочил на лестницу, подобрал их со ступеньки.

— Ты куда, сорванец! От дяди бежать? — закричал он и чуть не сбил меня с ног в дверях. Увидев мои пакеты, улыбнулся: — Эге, портфель какой знатный! Богато живешь, да? А почему так поздно пришел? Откуда?

Странно. Когда дядя Афанасий улыбнулся, лицо его не стало веселее, а по-прежнему оставалось какое-то унылое, хотя и круглое из-за толстых щек.

— Отвечай. Где был так поздно?

Почему-то не захотелось рассказывать про цирк, как праздновали мое рождение. Не люблю я врать, но дяде сказал, что задержался в школе.

Я помог ему принести в нашу комнату чемодан и корзину. Он снял пальто, аккуратно повесил его на Катин халатик у дивана, хотя вешалка у нас прибита в углу. Но я постеснялся сказать. На дяде был новый синий костюм с широченными брюками и вышитая рубашка. Он внимательно осмотрел комнату, вздохнул и сказал:

— Мебелишки-то маловато, э-эх! Помню, у родителей твоих ковер был богатый и буфет… А помещение неплохое, вид из окна, кажется… сколько метров, а?

— В окне? — спросил я.

— Фу ты, бестолковый. В комнате!

— Не знаю я.

— Как так? Надо знать, что имеешь. Наверно, метра двадцать три будет. И паровое отопление. Сколько платите?

Мне стало еще скучнее, чем в школе на самом нелюбимом уроке, когда его плохо знаю. Конечно, я не представлял себе, сколько стоит это несчастное отопление! За все вместе вносим квартплату, и я сказал дяде, сколько, а он заохал, что дорого. Чтобы отвлечь его от этой математики, я стал собирать на стол к чаю.

Он порылся в корзине и достал большой кусок сала, завернутого в тряпку, копченую рыбу и еще какие-то кульки.

— У вас в городе такого не покушаешь. Угощайся, племянничек, — сказал он, запихивая большие куски в рот.

Мне совсем не хотелось есть, — так вкусно и весело мы обедали в цирке… После чая дядя заторопился спать. Значит, у нас будет жить? Надолго ли? Неудобно было расспрашивать. Он хотел улечься на диване.

— Нет, нет! — сказал я. — Здесь Катя спит. Она устает, ей надо хорошо выспаться. Я устрою вас на своей кровати.

Я постелил ему все чистое; он улегся и захрапел, как десять тромбонов. Сам я кое-как устроился на полу. Было жестко и холодно. Долго я не спал и слушал дядин храп, и мне впервые за долгое время почему-то хотелось заплакать. Потом подумал, что Катя вернется с работы и не поймет, кто такой храпит. Напугается. Я тихонько встал и написал записку:

«Катя, это дядя Афанасий. Вдруг свалился на нас с неба».

Я положил записку на диван, перечитал. Как-то по-старинному — небо. Я зачеркнул это слово и написал: «из космоса».

Потом еще написал Кате про подарки и положил их рядом с запиской, чтобы она посмотрела.

На другое утро я открыл глаза — прямо у меня над носом раскачиваются красные сапожки. Может, сплю? Протер глаза, — нет, качаются. Тогда я вспомнил, что лежу на полу…

— Безобразие, да и только! — говорил дядя Афанасий, размахивая сапогами над моей головой. — В нашей семье клоунов сроду не бывало! И чтобы мой племянник в цирке кривлялся… Да я…

— Во-первых, он не кривляется, а учится акробатике, — спокойно сказала Катя.

— Всё равно глупость одна. Не желаю я родственником клоуна иметь!

— Да что вы, дядя! «Клоун» да «клоун». Если Вене понравится работать в цирке, пусть и работает. Это не хуже всякого другого дела.

— Не тебе рассуждать о деле! Себе дела получше выбрать не могла! Повыгоднее. Подумаешь, на заводе радость какая.

— Вы мой завод не трогайте! — сказала Катя и даже побледнела — так разволновалась.

— Чем родному дяде спасибо сказать, что учит уму-разуму, ты голос повышаешь. Кто даст хороший совет, как не я!

— Когда мы с Веней вдвоем остались, вы не только совета, вы простого письма не прислали! Как будто вас и нет на свете. Вот и пришлось нам своим умом жить. И дальше можем сами…