«Что я делаю? Я ведь обещал деду, что не стану болтать!» — испугался он и тут же увидел Хичу, изображавшего Мишкину маму. И в нём поднялся такой стыд оттого, что не удержал он язык за зубами, что было просто необходимо сделать что-нибудь с Хичей, с этим последователем, подхватывателем его слов. Как будто таким образом можно было откатить время назад и отменить предыдущее действие.
Лёша Михайлов тоже думал о том, как хорошо было бы, если б сегодня было ещё вчера. Или позавчера.
Два дня он представлял, как бы Майракпак удивилась, если бы он смог рассказать ей, что будет представлять свой класс на поэтическом фестивале. Жаль, что она не из лицея и не сможет прийти на фестиваль, послушать, как он читать будет. Лёша так ясно рисовал себе лицейский актовый зал. Все смотрят на него, а он читает стихи. И среди зрителей — черноволосая строгая девушка, — почему-то Майракпак представлялась ему строгой и черноволосой. Как узнала она о фестивале, как её пропустили на входе — не важно, главное — она была здесь…
Теперь это больше представлять не хотелось. Он чувствовал, что что-то сорвалось в его жизни, как будто он поднимался, карабкался вверх по крутой стене и вдруг снова скатился вниз. И он старался больше не думать о поэтическом фестивале — иначе откуда ни возьмись возникала уверенность, что нигде ему уже за свой класс выступать не придётся. И то, что Галина Николаевна велела не приходить завтра без мамы, вовсем не значит, что маме велят смотреть за ним лучше и как-то воспитывать, а может, даже всыпать ему. Нет, маме велят забирать его документы из лицея, и ни в какой гуманитарный класс его не возьмут. А почему? Неужто из-за того, что он просто изобралил маму Прокопьева? Вот так он её показал… Нет, он только хотел показать её… Или всё-таки показал?
«Так показал или нет?» — спрашивала у неё Майракпак. Он понял, что путается, что рассказывает неправду.
«Ну, хочешь, я перед Прокопьевым извинюсь завтра? Хочешь?» — в запальчивости спросил он у Майракпак.
Она засомневалась:
«А ты сможешь?».
И он решил, что точно, подойдёт и извинится, пусть даже Прокопьев, как Иванов, даст ему щелбан с оттяжкой. Это же только в первый миг очень больно, а потом можно, как и задумал, сказать: «Извини меня». Как будто она сможет узнать откуда-то, что он смог.
И потом, когда он уже стал взрослым, ему нет-нет да и казалось, что она может видеть его. Он даже спрашивал себя иногда: «Что сказала бы сейчас Майракпак?»
Учёбу в физико-математическом классе он вспоминал как необыкновенно тяжёлое время. «Как только оно закончилось?» — говорил он себе.
Но это было и время чудес, когда откуда ни возьмись появлялись разные люди — и впрямь как ангелы — чтобы спасти его. Тот рабочий на стройке, потом маленькие Котовы. Химичка Мария Андреевна. И самое главное — Майракпак, которая то ли существовала в реальности, то ли нет.
Мишка решил, что никто никогда не узнает, кто была Майракпак, и Лёша никогда о том не узнал. Но у него осталось в памяти, что когда тебе совсем плохо, может появиться кто-то, кто скажет, например: «Ты ненормальный». Или «Тебе надо было ещё не так врезать». И это будут самые правильные, самые спасительные слова.
Мишка сказал себе, что ни за что не пойдёт больше в лицей. И назавтра он в самом деле остался дома. В полусне нашёл свой телефон и отключил будильник.
Мишкин сигнал — колокольчик — звучал раньше всех. Танька с Владькой знали, что им ещё сорок минут — почти целый урок можно спать. А в этот раз Танька поднялась без пяти семь под свой «Вальс цветов» и увидела, что со второго этажа кровати свисает его рука.
— Миша, а ты… — начала она.
Но мама приобняла её и подтолкнула в сторону ванной. Мишка слышал сквозь сон, как она поторапливала их обоих, Владьку с Танькой, как они спорили из-за чего-то за столом, как потом закрылась за ними входная дверь. Тогда он встал. За окном было бело, а в доме непривычно пусто, и только Сашкины возгласы доносились с кухни, да мама тихонько успокаивала её. Внутри у Мишки сидела заноза, она больно царапала то в груди, то в животе, и он не знал, как от неё избавиться. Было, похоже, как если, например, болит зуб — смотришь вокруг и думаешь, как здорово всё вокруг, как радовался бы ты сейчас — вот если бы только зуб не болел.
За столом мама сказала ему:
— Я попрошу тётю Машу забрать к себе Сашку. А мы съездим с тобой за картошкой. У нас дома закончилась.
И он подумал:
«Хорошо, что утро. Никто меня из лицея не увидит».
Читать дальше