Илга Понорницкая - Подросток Ашим

Он открыл новую вкладку и решил поискать в сети Майракпак. Но, похоже, на всех мыслимых сайтах, где она только могла быть — если бы он только знал, на каких именно! — она была под каким-то другим именем. Найти её было невозможно, но он представлял, как найдёт её, и уже мысленно рассказывал ей о своих бедах, но и о радостях тоже.

«Этот Прокопьев, он знаешь как опозорился? Он только притворялся, что такой весь отличник, а — на самом деле, ты знаешь, что? Ребята говорят, у него отец воровал, а мать — попрошайка… Это же..» — он постарался улыбнуться. Она должна была понять, почему это для него так важно. — «Это ещё хуже, чем когда на рынке стоишь… Моя мама на рынке. И пьёт. А у него — ещё хуже».

Что-то шло в его рассказе не так, и он не мог понять, что. Но ему казалось, что Майракпак давно бы его перебила. Может, она сказала бы, что именно ей непонятно — и он смог бы тогда объяснить ей. А теперь он чувствовал, что запутался.

«Ты его маму не видела! — оправдывался он перед ней. — А я видел. У них в семье куча детей. И моя мама говорит, они все думают, что они какие-то там особенные…»

Он вспомнил лицо Мишки, идущего к нему, свой ужас оттого, что сейчас будет — и сразу же толчок, непонятно чей. Это Ярдыков был, он сам сознался. А Иванов подхватил его, Лёхича, и придал ускорения, так что он против своей воли побежал, вытянув руки, вперёд, и если бы не доска, то упал бы, растянулся — вот все бы порадовались…

Прокопьев сегодня ушёл с уроков, ни у кого не спросясь. И Лёхич тоже хотел уйти, но раздевалка была закрыта. На переменах он держался в стороне от своих одноклассников, но в туалете Борька Иванов всё-таки подошёл к нему и спросил, как ему показалось, вполне дружелюбно и даже ласково:

— А ты знаешь, как это — щелбан с оттяжкой?

— Не… — мотнул головой растерянный Хича.

И тут же его отбросило назад от тычка в лоб и на секунду сделалось ничего не видно.

— Вот так, — покровительственно объяснил Иванов. — А если учителям расскажешь, то будет ещё знаешь как? Вот так…

Лёхич двумя руками прикрыл голову и отпрянул.

— Ну ладно, иди, — разрешил ему Иванов.

И Хича видел, что его просто распирает презрение.

Иванов не задумывался, что происходит с ним. Он давно уже слыхал дома про то, что Прокопьев-старший был никудышный слесарь и при том въедливый человек, прилипчивый, как замазка. «Послушаешь его — так ведь и вправду выходило, что он кругом прав, и ему не угодили! — удивлялся дедушка. — О покойниках, понятно, или хорошо, или никак — да только я ночи не спал, думал, как увольнять его станем, чтоб без сучка без задоринки — так, чтобы в суд он на нас не подал».

После мастерской Мишкиного папу никуда больше в городе работать не брали. И Мишкина мама ходила к Борькиному деду просить за отца прощения, и он после разводил руками и посмеивался над собой: «Не устоял. Махонькая, нос крючком, патлы дыбом стоят. И эти глазищи её круглые. Вижу — а ведь и верит, что Сашка Прокопьев святой. Такое сыграть невозможно, не… Нам-то он человек-замазка, а ей — святой. Во женщина! «Я, говорит, умоляю вас!» Небось, и в лицее тоже умоляла за сына, такая за своих куда хошь пойдёт…»

— А что за Мишку умолять, он же отличник. Он лучше всех учится, — сказал Борька.

И дед отчего-то обрадовался:

— Ну, может, и выйдет из него толк. С такой-то мамашей, да если у самого голова светлая…

Сам Борька учился так себе, и он стушевался при дедовых словах. Думал, что сейчас речь пойдёт про оценки, но дед сказал:

— А ты гляди, не болтай лишнего в классе. Пришёл парень учиться — пускай учится…

Борька и молчал. Хотя разве ему не обидно было, что лучший друг теперь переметнулся к Прокопьеву с Ярдыковым? На переменах все трое отходили к окну, секретничали — Борька попробовал тоже войти в их круг, но даже делать мультики шаг за шагом ему показалось скучно, он путался в самых мелочах, в элементах, в тэгах, а Катушкин уже трещал об этом обо всём с такой скоростью, что Борька не всё улавливал. Он подозревал, что он не такой умный, как кто-то ещё, не только с Прокопьевым ему было не тягаться — даже с Катушкиным.

«А зато я никому не рассказываю секрет», — утешал себя Борька.

Дед говорил ему, что настоящий мужик — не болтливый, не многословный. И тут вдруг он повёлся, пошёл вслед за Локтевой, подтвердил: «Да, мол, всё так, только штучки, которые Мишкин отец украл — это ключи были, элементарно же!»

Ну да, ключи, но что это меняет? Элька, может, никогда и простого гаечного ключа не видела! Это он, Борька, разбирается в инструментах — научился у дедушки в мастерской… А вовсе не у папы! Папа с мамой на Севере, Борька видит их только несколько раз в году! Он живёт с дедушкой. Вот он и заспорил, когда Локтева про папу сказала. И для чего-то начал Мишке про его папу всё объяснять. Так само собой вышло.